Эрик Ластбадер - Черное сердце

— Маркус, — улыбнулся Макоумер, — вне стен своего вашингтонского, кабинета ты производишь довольно странное впечатление.

Руки он ему не подал: при общении с Финдленом это было не принято.

Маркус Финдлен повернулся на звук голоса, приветливо кивнул:

— Рад видеть тебя. Дел.

Они неторопливо пошли по дорожке парка. Встречи и совещания с Финдленом, как правило, превращались в затяжные пешие прогулки: по мнению главы ЦРУ, они служили дополнительной гарантией безопасности собеседников.

— Хоть на день вырваться из моей психушки на берегу Потомака, и то праздник. Комиссия Салливена уже который день поджаривает Гриффитса, поэтому неизвестно, сумеет он вырваться сегодня, или нет.

Он имел в виду госсекретаря.

— Он и до слушаний не отличался пунктуальностью, — усмехнулся Макоумер. — А сегодня... я не рассчитывал бы, что он появится.

Маркус Финдлен улыбнулся одной стороной лица — результат пулевого ранения щеки, которое он получил еще в молодости:

— На его месте ты вел бы себя точно так же, Дел. Я произвел кое-какие перестановки, надо вводить в игру свежие силы. В конце концов Гриффитс сам во всем виноват. Ты же знаешь, Госдеп уверен, что без них мы все погибли бы. Я ошибся, поручив Гриффитсу операции в Каире, но это была моя единственная ошибка. Засвидетельствовав мое уважение Билли Джин Де Витт, я ничего не добился. Когда-то она и Роджер были моими друзьями. Но, черт возьми, сколько можно каяться в грехах! Раскаявшихся грешников хватает и без меня, чего только стоит одна эта идиотская фраза нашего президента на заседании комиссии Салливена! В общем, как бы там ни было, я буду только рад, если Гриффитс получит по заслугам.

Неподалеку на каменной скамье сидела молодая женщина. Склонив голову набок, она короткими точными движениями делала в блокноте карандашный набросок мансарды.

Макоумер и Финдлен прошли мимо.

— Полагаешь, ему пришел конец? — спросил Макоумер.

— Лично я считаю, что он кончился еще вчера. Я присутствовал на одном заседании комиссии, — кстати, сегодня во второй половине дня состоится следующее. К вечеру у Лоуренса уже не будет выбора. Он и без того несет серьезные потери. Теперь ему остается либо потребовать у Гриффитса отставки, либо он рискует провалиться в ноябре.

— Ноябрь, — задумчиво протянул Макоумер. — Собственно, поэтому мы и назначили встречу.

Они повернули за угол и оказались на балюстраде, с которой открывался живописный вид на Гудзон.

— Ну, и какие перспективы?

— Я рассчитывал услышать об этом от тебя. Финдлен рассмеялся:

— Я не всевышний, Дел. Хотя мои противники и критики уверены, что я знаю все. Но они заблуждаются.

— У меня нет от тебя секретов, Маркус. Таково было твое условие. Ты получаешь от меня максимально полную информацию, гораздо более подробную, чем кто бы то ни был. Но ты и значишь для меня гораздо больше, чем любой сенатор или конгрессмен.

— В качестве начальника дворцовой стражи.

Макоумер понимал, что Финдлен прощупывает его: с каждой встречей расставлять минные ловушки из лжи и правды становилось все сложнее и сложнее.

— Вовсе нет.

Он знал, что Финдлен терпеть не может, когда к его организации относятся подобным образом. Но после импичмента Никсона он с каждым годом становился более подозрительным.

Справа появилась парочка, Макоумер прислушался к их болтовне и подождал, пока молодые люди не скрылись из вида.

— Ты не доверяешь политикам, Маркус, — наконец произнес он, — а хоть кому-нибудь или чему-нибудь ты веришь?

— Я таким родился, Дел. Когда со мной начинают говорить о вере, я настраиваюсь на другую станцию. Слишком тонкая это материя, чтобы от нее могла зависеть власть.

Финдлен замолк, и они двинулись дальше.

— Прекрасно. То что мы — Атертон и я — хотим от ЦРУ, можно сформулировать следующим образом: это то, что хочешь ты, но не в состоянии этого получить при нынешней администрации. Увеличение фондов и простор для лавирования.

— А услуга за услугу, — безразличным тоном бросил Финдлен, — сводится к тому, что моя лавочка должна будет отстирывать ваши грязные подштанники, прежде чем избиратели унюхают вонь.

Макоумер остановился.

— Ни в мои, ни в его планы, — холодно произнес он, — не входят грязные подштанники.

— Я учту это. Дел, — они продолжали прогуливаться. — Мы, техасцы, больше всего на свете ценим свободу. Что мне нужно, черт возьми, так это простор для лавирования, как ты изволил выразиться. А еще точнее, возможность дрейфовать по ветру. Вот тогда я сумею вернуть лавочке ее потерянный авторитет.