Барбара Вайн - Сто шесть ступенек в никуда

Он был на несколько лет старше Белл, и той зимой ему исполнилось тридцать шесть. К тому времени я пришла к выводу, что у них с Белл скандинавские корни, хотя Марк больше походил на славянина: высокие и широкие скулы, абсолютно прямой, но коротковатый для мужчины нос, короткая верхняя губа, полные и в то же время резко очерченные губы. Кожа у него была смуглая, а волосы каштановые, с серебристой прядью, спускавшейся с макушки к одному виску. Как полюбила Козетта эту прядь, как любовалась ею!

В тот вечер она выглядела не лучшим образом. Ее волосы уже нуждались в стрижке, а их корни поседели. Борьба с лишним весом у Козетты напоминала скорее не проигранную битву, а серию набегов, примерно в половине которых она побеждала. Естественно, вторую половину времени победителем оказывался жир, и в тот период жир наступал, утром подтвердив свою победу на весах. На Козетте был шелковый восточный халат ярко-красного цвета, который ей не очень шел, и она немного переборщила с духами «Радость». Фей, имевшая преимущество в двадцать пять лет, наоборот, выглядела потрясающе. У нее бывали разные периоды: временами она выглядела безучастной и довольно потрепанной, какой-то бесцветной и жилистой, а временами просто потрясающе. Все зависело от внимания, которое она уделяла себе. Вероятно, в последнее время этого внимания было предостаточно, поскольку Фей буквально светилась под своим ярким макияжем — таким же ярким, но более искусным, чем у Фелисити, — а привычные джинсы сменила юбка, открывавшая ноги с изящными лодыжками. С Пердитой — балериной, которую оставил на наше попечение муж, уехавший на какой-то благотворительный концерт, — Козетта соперничать тоже не могла. Та всегда была безупречна, словно экспонат в витрине с куклами для маленькой девочки: восковое лицо, малиновые губы и волосы, словно нарисованные ламповой сажей при помощи тонкой кисти, отточенные жесты и отрепетированные позы.

Я говорю о соперничестве, потому что именно так вели себя эти три женщины после прихода Марка. Когда раздался звонок в дверь, Белл вышла на балкон, желая убедиться, что это Марк, а потом сошла вниз, чтобы впустить его. Он оказался единственным мужчиной в компании пяти женщин. Нетрудно представить, какое впечатление он произвел — не только своей красотой, но и грацией. Марк был очень строен и двигался, как танцор — вообразите Нуриева, входящего инкогнито в лондонскую гостиную, — или как актер, кем он, в сущности, и был. Реакцию этих трех женщин можно было бы назвать забавной, не будь все так печально, потому что за несколько секунд до того, как Марк подошел к Козетте и пожал ей руку, она стушевалась и признала поражение, отказавшись от борьбы. Будто впервые, не обманывая себя, посмотрела на двух других женщин, с болью осознав их красоту, свои пятьдесят пять и свою усталость. Она протянула ему руку со слабой улыбкой, в которой читалась самоирония и признание поражения.

Но сначала он подошел не к ней. Марк не был бы Марком, если бы не уделил внимания старейшей даме. Именно с Тетушкой он поздоровался первым делом, и Тетушка, привыкшая, что никто, кроме Козетты, не обращает на нее внимания — видите, даже теперь я говорю не о шести женщинах, а о пяти, — была так потрясена, что не ответила на его приветствие. Белл нас не представила — в противном случае я бы очень удивилась, — а просто махнула рукой и сказала:

— Это Маркус.

— Нет, Марк… пожалуйста, — поспешно, почти извиняющимся тоном поправил он.

Разумеется, гораздо позже я выяснила, что именно Белл со своей любовью к необычным и пышным именам переиначила его на латинский лад. Козетта назвала нас. Примерно то же самое происходило при первом появлении в доме Уолтера Адмета и Луиса Льяноса. Танцор просто одарил всех очаровательной улыбкой и сказал: «Привет!» — а Адмет обошел всех, старательно произнося имена: «Как поживаете, Гэри?», «Как поживаете, Мими?». Марк задал этот вопрос только Тетушке, а остальные удостоились лишь краткого: «Привет». Я не заметила восхищенного взгляда, остановившегося на Пердите или Фей. Белл тоже наблюдала — с такой же страстью к тончайшим нюансам человеческого поведения.

Марк не рассказывал о себе, я знаю о нем только со слов Белл. У него была роль в каком-то радиосериале, довольно ненадежная работа, поскольку его героя в любой момент могли убить, но все же лучше, чем прошлая, когда он исполнял крошечные роли в телевизионных спектаклях, подвизался в массовках в кино и работал в захолустных репертуарных театрах в Колчестере и Гейтсхеде. Мне потребовалось довольно времени, чтобы выяснить, где он живет — снимал студию в районе Брук-Грин, — и что он одинок и никогда не был женат. Марк больше слушал, чем говорил; по крайней мере, старался не рассказывать о себе и не высказывать своего мнения, и какое-то время мы знали о нем только то, что он очарователен, интересен и «дополняет наш круг», как выразилась Козетта, пародируя викторианские нравы.