Барбара Вайн - Сто шесть ступенек в никуда

Психологи скажут — о, я точно знаю, что они скажут, — что мое сексуальное развитие было остановлено шоком, психологической травмой, связанной с ужасным открытием. В этом нет сомнений, и, возможно, сознание, что я могла унаследовать болезнь Хантингтона, остановило мое развитие на какой-то извращенной фазе. Но я так не считала — думала, что влюблена, и я действительно была влюблена, и, как положено влюбленным, обманывала себя надеждой, что при удачном стечении обстоятельств любовь продлится всю жизнь.

Разумеется, мои ожидания не оправдались. А разве бывает иначе?

Какое-то время все шло великолепно, просто восхитительно. Девушка по имени Одри исчезла, и Белл поселилась в доме в роли «квартирующей девушки». Я до сих пор не знаю, догадывалась ли Козетта, но склонна думать, что нет. К лесбиянкам она относилась примерно так же, как и все люди ее поколения: «Не оставляй меня с ней наедине, дорогая. Что я буду делать, если она начнет ко мне приставать?»

Неужели она думала, что все гетеросексуальные мужчины, с которыми она останется наедине, будут к ней приставать? Наверное, надеялась — бедная Козетта. Целуя ее, я ни разу не замечала даже намека на отвращение, и она не морщилась при виде Белл. Вне всякого сомнения, Козетта видела в нас только «близких подруг», и ее ревность, которую я иногда замечала, была связана только с тем, что Белл отнимала меня у нее, а я, в свою очередь — это кажется невероятным, но разве можно по-настоящему понять других людей? — отнимала у нее Белл.

Тем летом, которое принадлежало нам с Белл, Козетта страдала от одиночества, должна была страдать, хотя я поняла это потом. Когда ты влюблен — или, по крайней мере, думаешь, что влюблен, — то не замечаешь одиночества других. Я была немного напугана и, к стыду своему, обнаружила в себе такие чувства, как осуждение и презрение, когда поняла, что Козетта иногда спит с Риммоном. Ей было пятьдесят пять, а ему двадцать семь, он был беден, а она богата. Я почти ничего не знала об одиночестве, но еще меньше о том, что в среднем возрасте страсти не обязательно проходят. Поездки с супругами Касл в Глайдборн или прогулки с Тетушкой в Ричмонд-парке Козетте было недостаточно.

Белл не прочла ни одного моего романа. Она вообще не читала книг. Если быть до конца откровенной, следует признать, что в глубине души я даже рада, что она не читала моих книг, которые не похожи на мою речь, не раскрывают моих истинных чувств, не описывают людей так, как о них говорили мы с Белл. Всякий, кто знает меня так же хорошо, как она, после прочтения моих книг обязательно разочаровался бы во мне и посчитал ханжой. Бессмысленно объяснять незнакомым с литературой людям, вроде Белл, разницу между произведениями писателя и его жизнью, или, как выразилась бы она сама, другую такую же чушь.

Она сидела в моей комнате, когда я закончила дневную норму. Это было в конце лета или начале осени, и Белл надела белое марлевое платье, похожее на халат с широкими рукавами, стянутый на талии тонким ремешком из плетеной кожи. Допечатывая последние из обязательных 2000 слов, я слышала разнообразные звуки у себя над головой, отражавшие движения Белл перед тем, как она спустилась ко мне: стук закрывающегося окна, которое так и не оградили решеткой, приглушенные ковром шаги, затем громкий топот индийских сандалий по деревянному полу, хлопок закрывшейся двери и скрип 104-й ступени, когда Белл стала спускаться по лестнице. Я была одержима ею, как это часто происходит с влюбленными.

Я уже говорила, что Белл не читала книг. Но она брала их в руки и внимательно изучала. Это я тоже говорила. Эта картина навсегда отпечаталась в моей памяти. Я по-прежнему собиралась написать исследование о Генри Джеймсе, в перерывах между книгами, — и в конечном итоге написала. Белл взяла с моего стола «Переходный возраст», экземпляр из библиотеки на Порчестер-роуд, и стала с интересом разглядывать его, потрогала обложку, посмотрела количество страниц, прочла название на переплете и, не взглянув на текст, спросила:

— Это про девушку, которая похожа на меня?

— Нет. Та называется «Крылья голубки». — Я нашла томик и дала ей, забрав другую книгу, потом поднесла ее руку к губам и поцеловала. До Белл было так приятно дотрагиваться — от ее кожи исходил сладкий запах, как от кожи ребенка. На секунду мы замерли, касаясь друг друга бедрами. — Картина похожа на девушку, а ты на картину.

Белл повернулась ко мне, и ее губы оказались у моей щеки. Потом небрежно и немного насмешливо спросила: