— Украденной нашей земле — так будет правильней. Вы ограбили Китай, навязали нам свои порядки.
Казалось, Ту Вэй почернел от ярости, когда он стал рассуждать противным голосом о гуйло, воровавших шедевры китайского искусства. Его голос становился все глубже, все звучнее, а черты лица сложились в выражение, которое напоминало Викки не что иное, как самодовольного каэнэровского чинушу, требовавшего раболепного земного поклона, причитавшегося ему по должности. Этот бич китайской бюрократии казался странным образом очень уместным в гангстере.
— Вы разгромлены, — заключил Ту Вэй. — Вы подавлены, вы уничтожены.
— Помогая сотню лет таким людям, как вы, Вонг Ли. Вы продавали свой опиум — мы просто возили его. Вы продавали рабочих-кули. Вы поставляли рабынь для борделей.
Она отдала бы год своей жизни за еще один взгляд на часы.
— Ты осмеливаешься проклинать меня за британский колониализм?
— Такие, как вы, делали грязную работу.
— Ты не знаешь, дочь тайпана, что творилось в Китае.
— Зато я знаю, кто это делал. Коррумпированные чиновники и китайские гангстеры.
— И англичане не могли ничего с этим поделать?
— Мы проводили реформы, — парировала Викки. Вы — нет. Мы запретили опиум. Мы запретили рабство. Мы очистили ваши воды. Мы покончили с вашими пиратами, мы строили ваши железные дороги, создавали ваши пароходные компании. Мы дали вам возможность торговать, добывать пищу в голодные годы, попытаться стать современным обществом мирным путем. Но всегда были китайцы — такие, как вы, которые шли окольным путем, ставили палки в колеса и находили способ топить своих же собратьев.
— И будучи англичанами, — сказал Ту Вэй с густым сарказмом, — вы были уверены, что правы.
Викки наконец украдкой взглянула на часы, уверенная, что он не даст ей больше тянуть время.
— В тысяча восемьсот восьмидесятом мой прапрадед решил торговать механическими жатками. Он погрузил одну на небольшое суденышко и повез вверх по Жемчужной реке, чтобы попытаться продать. Вы знаете, что ему сказали чиновники в провинции Гуандун?
— Они велели отвезти эту чертову штуковину восвояси.
— Вы знаете почему?
— Могу догадаться, — улыбнулся Ту Вэй. — Эта штука экономила труд. И чиновники должны были задать вопрос — и совершенно правильный, — что крестьяне будут делать со свободным временем, которое у них появится после того, как не нужно будет жать руками.
— Они могли бы использовать свободное время для того, чтобы учить своих детей, выращивать для себя больше риса и овощей, заниматься хозяйством, ремонтировать инвентарь, расширять свои дома.
— Но чиновники знали другое, — сказал Ту Вэй. — Они знали, что крестьяне воспользуются своим свободным временем, чтобы бунтовать.
— Как раз такие рассуждения и убеждают англичан или любых других людей Запада и дают им полную уверенность в том, что они правы. И делают их счастливыми, что они тоже вносят свою лепту в очистку Гонконга от того, что вы называете «исконно китайским». И от подобных людей.
— Гонконг, — повторил он, смакуя название, — ваша последняя вотчина. Последнее поражение британского колониализма.
— Поражение? Гонконг — не наше поражение, — Викки вдруг ощутила яростную гордость, поднимавшуюся в груди. Все это время она говорила, чтобы говорить и тянуть время. Но внезапно она почувствовала, что это нечто, во что она может безраздельно верить, нечто, о чем говорила ее мать в прошлом году — в то утро, когда Викки прилетела из Нью-Йорка.
— Почти сто пятьдесят лет во всем Китае было одно крохотное место — только одно, где китайский народ мог молиться своим богам, беречь свою культуру, день изо дня кормить своих детей, спать спокойно в своих постелях и чтить своих предков без чувства ужаса, что это может в любой момент кончиться по любой прихоти вояк-самодуров или боссов «Зеленой банды», революционеров или коммунистов-бюрократов. Это место — Гонконг. Британский Гонконг.
Рот Ту Вэя дрогнул и ожил. Он ухватился за край стола и затрясся с такой злобой и яростью, какую Викки никогда не видела ни в одном мужчине или женщине. Она подумала, что никогда не поймет, как ей удалось разбудить такой накал чувств в самом могущественном тайпане города. Но Ту Вэй ответил ей голосом, клокотавшим ненавистью и болью.
— Твой отец украл мою жену.
— Что-о?
Но она поверила сразу. Конечно. Первый роман ее отца. Простая английская девушка. Мать Стивена. Неудивительно, что это чудовище продолжало любить своего сына. Любовь, жившая тридцать пять лет после ее смерти, сказал Стивен.
Читать дальше