Реймонд Хаури - Убежище

— Тсс! Ты сам знаешь, мне уже не вырваться отсюда. К тому же я действительно исповедую свою прежнюю веру, которую принял от своего отца, как и он от моего деда. А если бы даже меня обвиняли ложно, то желание завладеть моими тридцатью гектарами земли в Томаре заставили бы доносчиков поклясться на кресте, что все это правда. — Исаак слабо откашлялся и устремил на Себастьяна горящий взгляд, неожиданно живой для этого жалкого подобия человека. — Я не для того просил, чтобы тебя привели ко мне. Прошу тебя, сядь рядом. — Он похлопал по соломенной подстилке на полу. — Мне нужно тебе кое-что сказать.

Кивнув, юноша опустился на пол.

— Себастьян, я надеялся, мне еще долго не придется обращаться к тебе с этой просьбой. Собирался сам это сделать, но, видно, ждать уже нечего.

На лице Себастьяна отразились удивление и недоумение.

— О чем ты говоришь, Исаак?

— Я должен доверить тебе тайну. Она может оказаться для тебя чудовищным бременем. Из-за нее тебя могут убить или до конца дней бросить в такую же клетку. — Исаак пытливо вглядывался в лицо молодого человека, стараясь понять его реакцию, затем сказал: — Мне продолжать, или я ошибаюсь, считая тебе все тем же Себастьяном? Каким ты всегда был?

Себастьян поймал его взгляд и смущенно потупил глаза.

— Я все такой же, Исаак, каким ты меня помнишь, только не уверен, что стою твоего доверия, — с сожалением сказал он. — Я видел такие ужасы, которых человек не должен допускать, но все равно оставался на службе и ничего не говорил. — Он осторожно поднял голову, опасаясь увидеть порицающий взгляд старика, но лицо узника выражало лишь любовь и беспокойство. — Я опозорил память отца, опозорил тебя!

Исаак прикрыл руку юноши своей изуродованной рукой:

— Мы живем в ужасное, жестокое время. Не вини себя за злодеяния тех, кто обладает властью, дающей им право поступать неправедно.

Подавленный глубоким состраданием, Себастьян кивнул:

— После того, в чем я принимал участие, никакое бремя не покажется мне слишком тяжелым, Исаак.

Тот задумался, как будто в последний раз взвешивал свое решение.

— Твой отец хотел, чтобы ты знал об этом, — наконец заговорил он. — Я обещал ему рассказать тебе, когда настанет время. И боюсь, если я не сделаю этого сейчас, больше мне не предоставится такой возможности. А тогда все будет потеряно.

— Мой отец? — заинтересованно спросил Себастьян.

Исаак коротко кивнул.

— Много лет назад мы с твоим отцом кое-что нашли. Здесь, в Томаре, в подземелье монастыря. — Он впился в Себастьяна пристальным взглядом. — Книгу, Себастьян! Самую удивительную и чудесную книгу на свете! Книгу, которая когда-то могла содержать великий дар для всего человечества.

— Что значит когда-то? — озадаченно нахмурился юноша.

— Ты знаешь, в монастырских склепах, в сундуках и клетях, хранятся подлинные сокровищницы знаний в виде пергаментных свитков и рукописей, написанных много веков назад. Они остались от умерших в стране иноземцев или были привезены в качестве добычи крестоносцами и все еще ждут, когда их разберут и переведут. А это громадная задача, требующая многолетней кропотливой работы. Мне с твоим отцом очень повезло — монахи пригласили нас помочь им перевести документы, но когда мы стали разбирать эти горы, оказалось, что по большей части это записи светских диспутов или личная переписка людей, не представляющая научного интереса, — словом, ничего особенного.

Как-то мы рылись в покрытой пылью корзине, и одна книга сразу привлекла наша внимание. Она была заткнута между другими трактатами и древними свитками и оказалась поврежденной плесенью, кроме того, в ней не хватало нескольких последних страниц и задней обложки. Зато передняя обложка сохранилась относительно хорошо. На ней был вытиснен символ, которого мы никогда не видели, — изображение свернувшейся в кольцо змеи, пожирающей собственный хвост.

Книга была написана на одном из древнеарабских языков, трудно поддающемся переводу. Но название мы перевели довольно легко. — Он снова откашлялся и кинул настороженный взгляд на дверь, желая убедиться, что их никто не слышит. — Она называлась «Китаб эль Вазифа», «Книга предписаний».

Старик придвинулся поближе к юноше и еще больше понизил голос:

— Мы с твоим отцом решили не говорить монахам об этой книге. Однажды ночью мы тайком вынесли ее из монастыря. Мы потратили на ее перевод несколько месяцев. Она была написана алфавитом наски, очень древним. И хотя книга была арабской, в ней то и дело встречались персидские слова и выражения, что в научных документах встречается очень часто, но весьма затрудняет перевод. И все же мы ее прочли. И мы вчетвером — твои родители, я и моя дорогая покойная Сара — заключили договор. Мы решили испытать изложенное в ней учение на себе. Проверить, подействует ли оно. И если подействует, то сообщить о своем открытии всему миру.