Андерс Рослунд - Три секунды

Пит проснулся от шума в коридоре.

Охрана кого-то вела в душ или в клетку, подышать воздухом, зэк что-то сказал. Хоффманн подошел к двери, ухо — к квадратному окошечку. На этот раз голос был другой, говорили по-шведски, без акцента. Незнакомый голос.

— Паула, ты где?

Пит был уверен, что не ослышался.

— Паула, ты же не прячешься?

Охранник с выпученными глазами велел голосу заткнуться.

Голос орал в никуда, но точно напротив камеры Хоффманна, говоривший хорошо рассчитал, где именно его услышат.

Хоффманн съежился под дверью, сел на пол, подтянул колени к груди — ноги его не держали.

Прошлой ночью кто-то раскрыл его, он стал «stukach», заработал смертный приговор. Но… Паула… этого он не понимал, пока не понимал. Говоривший знал его кодовое имя. Паула. Господи боже… кодовое имя Паула знали всего четверо. Эрик Вильсон, который его придумал. Интендант Йоранссон, который его одобрил. Только эти двое, в течение нескольких лет кодовое имя знали только они. После совещания в Русенбанде — еще двое. Начальник Главного полицейского управления. Заместитель министра юстиции. Всё.

Паула.

Значит, кто-то из этих четверых.

Кто-то из них, из тех, кто был его защитой, его спасением, — спалил его.

— Паула, эй, Паула, мы хотим повидаться с тобой!

Тот же голос, теперь чуть дальше, по направлению к душевой, потом — то же усталое «заткнись» от охранника, который ни о чем не догадывался.

Пит крепче обхватил колени, прижал к груди.

Он — дичь. Стукач в тюрьме, где стукачей ненавидят так же, как насильников.

Кто-то колотил в дверь своей камеры.

Кто-то с другой стороны вопил «stukach».

Скоро ненависть объединила всех сидящих в изоляторе; заключенные колотили в двери камер — двое, трое, четверо, потом к ним присоединились остальные. Заключенные наконец-то нашли, куда и на кого излить свою ненависть, кулаки били по железу все сильнее. Хоффманн зажал уши, но звук ударов проникал в голову; наконец Хоффманн не выдержал, нажал на кнопку и не убирал палец. Звонок потонул в монотонно-ритмичном гаме.

Квадратное окошечко. Глаза тюремного инспектора.

— Да?

— Я хочу позвонить. Я хочу свои книги. Мне надо позвонить, мне надо получить книги.

Дверь открылась. Пожилой инспектор вошел, провел рукой по жидким седым волосам, показал на коридор:

— Вот этот стук… из-за тебя?

— Нет.

— Я работаю здесь достаточно долго. У тебя тик, тебя трясет, ты весь мокрый от пота. Ты черт знает как напуган. И, думаю, именно поэтому ты так хочешь позвонить. — Инспектор закрыл дверь и проследил, чтобы заключенный увидел это. — Я прав?

Пит изучал синюю форму. У человека в ней был дружелюбный вид. Приветливая улыбка.

Не верь никому.

— Нет. Я тут ни при чем. И я хочу позвонить прямо сейчас.

Тюремный инспектор вздохнул. Тележка с телефоном стояла в другом конце коридора. Инспектор достал свой собственный мобильный телефон, набрал номер коммутатора городской полиции и протянул телефон заключенному, который отказывался признать, что ему страшно и что грохот в коридоре имеет к нему отношение.

Первый номер. Гудки отзвучали, никто не ответил.

Тик, дрожь — усилились.

— Хоффманн!

— Еще один звонок. По другому номеру.

— Хоффманн, тебе плохо. Я бы хотел вызвать врача. Тебе надо в боль…

— Наберите этот идиотский номер! Вы никуда меня отсюда не переведете.

Снова гудки. Три. Потом — мужской голос:

— Йоранссон.

Ему ответили.

Ноги. Он снова почувствовал свои ноги.

Ему ответили.

Сейчас они всё узнают. Сейчас полицейское начальство нажмет на нужные рычаги, и через неделю он выйдет на свободу.

— Господи, это вы, наконец-то, я столько раз… мне нужна помощь. Сейчас же.

— С кем я говорю?

— Это Паула.

— Кто?

— Пит Хоффманн.

Молчание — недолгое, но как будто прервалась связь, механическое молчание, в котором — пустота, смерть.

— Алло! Черт, черт, алло, где…

— Я здесь. Как, вы сказали, вас зовут?

— Хоффманн. Пит Хоффманн. Мы…

— Мне очень неловко, но я понятия не имею, кто вы.

— Что за… вы знаете… вы отлично знаете, кто я, мы встречались, в последний раз — в кабинете заместителя министра… я…

— Нет. Мы с вами не встречались. А теперь — прошу прощения, у меня дела.

Каждый мускул напряжен, жжет в животе и груди, в горле, и, пока он чувствует это жжение, ему надо кричать, бежать, спрятаться…

— Всё. Я звоню в больничное отделение.

Пит зажал в руке аппарат — «не отдам».