Андерс Рослунд - Три секунды

Хоффманн раздраженно мотнул головой.

— Что, так хреново? Получишь два.

Каждый новый покупатель должен ежедневно делать хотя бы одну покупку, одно путешествие в искусственный мир, потому что там легче жить. Никому нельзя позволить получить столько наркотиков, чтобы их можно было перепродать дальше, нельзя, чтобы существовали другие продавцы. Никаких конкурентов. Продажа наркотиков контролируется из одной-единственной камеры по левой стороне коридора «G2».

— Черт, да я…

— Заткнись. Если хочешь получить хоть что-нибудь.

Тощий наркуша трясся еще сильнее, чем до обеда, ноги не стояли на месте, глаза бегали. Он замолчал и стоял с протянутой рукой, а получив белый целлофановый шарик, пошел, даже не сунув его в карман.

— По-моему, ты кое-что забыл.

У тощего подергивались веки и щеки.

— Я достану бабки.

— Пятьдесят монет за грамм.

Подергивания на секунду замерли.

— Пятьдесят?

Хоффманн улыбнулся его изумлению. Он мог запросить от трехсот до четырехсот пятидесяти. Теперь, когда он остался единственным продавцом, даже шестьсот. Ему надо было, чтобы слава о нем проникла сквозь тюремные стены. Поднять цену можно будет потом, когда все покупатели окажутся в одном списке — в том, что принадлежит единственному на всю тюрьму продавцу.

— Пятьдесят.

— Черт, черт… тогда я хочу двадцать граммов.

— Два.

— Или тридцать, черт, может даже…

— Ты уже задолжал.

— Я найду, чем отдать.

— С должниками у нас жестко.

— Да успокойся, я всегда…

— Ладно. Сообразим что-нибудь.

Послышались шаги из прохода к корпусу «Н», тихие, потом все громче и громче. Оба услышали их, и наркуша двинулся в свою сторону.

— Работаешь?

— Учусь.

— Где?

Тощий вспотел, щеки стали одним большим тиком.

— Черт, это…

— Где?

— Класс в FЗ.

— Тогда за следующей дозой придешь к Стефану.

Две запертые двери, лифт вверх, в корпус «G». Пит вкатил свою тележку в кладовку, где пахло мокрыми тряпками, рассовал одиннадцать целлофановых шариков по карманам, оставив остальное под мятой бумагой. Через час они перекочуют в другие руки, в другие корпуса, и в каждом коридоре найдутся покупатели, которые засвидетельствуют — появился новый продавец, расскажут о качестве и цене, и они с «Войтеком» захватят наркоторговлю в свои руки — окончательно.

Его ждали.

Кто-то в коридоре, один-другой в телеуголке, быстрые жадные взгляды.

В передних карманах у Хоффманна было одиннадцать доз для отделения, ничем не отличавшегося от остальных отделений тюрьмы. Пятеро, считавшиеся миллионерами, заплатят деньгами (общественность ведь редко добирается до доходов от уголовной деятельности), шестеро, которым и носки купить не на что, станут должниками и на воле отработают «Войтеку» всё до последнего гроша. Именно они — настоящий капитал, уголовная рабочая сила, и теперь они у него в кулаке.

Фредрик Йоранссон сидел на диване для посетителей в кабинете начальника Главного полицейского управления и слушал далекий громкий голос в телефонной трубке, тихое журчание превратилось в короткие фразы и ясные слова.

— Проблемы?

— Да.

— Вот так, с утра?

Низкий мужской голос вздохнул, и начальник продолжил:

— Это касается Хоффманна.

— Да?

— Завтра в первой половине дня ему велят явиться в комнату свиданий на допрос. Допрашивать будет комиссар стокгольмской полиции, который расследует дело о Вестманнагатан, семьдесят девять.

Он подождал ответа, реакции — чего-нибудь. Не дождался.

— Пол, нельзя допустить, чтобы этот допрос состоялся. Хоффманна ни при каких обстоятельствах нельзя отпускать к полицейскому, нельзя вовлекать его в расследование этого убийства.

Снова молчание; потом голос вернулся, стал тихим журчанием, и разобрать его на расстоянии двух метров было невозможно.

— Я не могу объяснить больше. Не здесь, не сейчас. Это очень важно. Необходимо твое решение.

Начальник Управления сидел на краю стола — тело уже затекло. Он выпрямил спину; в ноге что-то хрустнуло.

— Пол, мне нужно два дня. Может, неделя. Дай мне это время. — Он положил трубку, встал, согнулся, где-то опять пару раз хрустнуло — как будто в крестце. — Нам дали время. Теперь — действуем. Чтобы не попасть в такое же положение через семьдесят два или девяносто шесть часов.

Они поделили остатки кофе, Йоранссон закурил еще одну сигарету.

Встреча в красивом кабинете с видом на Стокгольм пару недель назад только что превратилась во что-то другое. Код «Паула» перестал означать одну лишь долгожданную операцию шведской полиции — теперь этот код означал человека, о котором они на самом деле не так уж много знают. Дальнейшее же распространение информации о Пауле чревато последствиями, далеко выходящими за пределы длинного стола для совещаний.