Андерс Рослунд - Три секунды

— Значит, Эрик Вильсон за границей?

Йоранссон кивнул.

— А люди из «Войтека», которые сидят в одном отделении с Хоффманном? Мы знаем, кто они?

Интендант Йоранссон снова кивнул и откинулся назад. В первый раз с той минуты, как он сел, диван показался ему почти удобным.

Начальник Главного полицейского управления внимательно вгляделся в лицо собеседника. Теперь оно выглядело спокойнее.

— Вы правы.

Он потрогал почти пустой кофейник. Хотелось пить, а он так и не понял, что там с водой — ей уже пора было закипеть. Поэтому он разлил в чашки то немногое, что осталось в кофейнике, — оно хоть как-то охлаждало в комнате, полной сигаретного дыма.

— Допустим, мы сообщим людям из «Войтека», кто такой Хоффманн на самом деле. Допустим, члены организации получат информацию о том, что среди них — полицейский агент. Далее. Что организация будет делать с этой информацией — не наши проблемы. Мы тут ни при чем, мы не можем отвечать за действия других людей.

Еще стакан, пузырьки.

— Давайте сделаем по-вашему. Спалим его.

Ему снилась дыра. Четыре ночи подряд периметр, очерченный пылью на полке за письменным столом, превращался в яму. Яма разрасталась, становясь бездонной, и где он ни находился, как ни пытался бежать — его затягивало в черноту, и начиналось падение, длившееся до тех пор, пока он не просыпался на полу за диваном со скользкой от пота спиной.

Часы показывали половину пятого, во внутреннем дворе Крунуберга было уже светло и жарко. Гренс вышел в кухоньку. На кране висела синяя тряпка; Гренс намочил ее, унес в кабинет, к дыре, которая в реальности оказалась гораздо меньше. Сколько лет его мир вращался вокруг времени, которого больше не существовало. Гренс провел мокрой тряпкой по четкому прямоугольнику — здесь стоял магнитофон, подарок на двадцатипятилетие. Потом стер линии покороче, от кассет и фотографий. Стер даже четырехугольники от двух колонок, почти прекрасные в своей отчетливости.

Пускай даже пыли не останется.

Он принес с подоконника кактус, подобрал с пола папки, несколько давным-давно завершенных предварительных расследований, которые следовало сдать в архив. Гренс заполнил каждый сантиметр пространства на осиротевшей полке. Он больше никуда не провалится. Дыра ликвидирована, а если нет дыры, то нет и того, что не имеет дна.

Чашка черного кофе. В воздухе толклись потревоженные частицы; кофе был не таким, как обычно, словно в коричневое подмешалась пыль. Он даже казался светлее.

Гренс выехал рано, он хотел получить внятные ответы. Заключенные, из которых еще не выветрилось утро, реже скандалили и реже издевательски ухмылялись. Во время допроса надо или доказать, что ты сильнее, или убедить зэка в своей искренности, а Эверту некогда было строить доверительные отношения. Гренс вылетел из города и проехал первые километры по дороге Е 4, потом резко сбросил скорость, проезжая Хагу и широко раскинувшееся слева кладбище, поколебался, но прибавил скорость и поехал дальше. Он завернет сюда на обратном пути, медленно проедет мимо людей с цветами в одной руке и лейками — в другой.

До тюрьмы оставалось три мили. Больше тридцати лет он ездил в Аспсос раза по два в год — расследования регулярно заводили его сюда. Допрос, тюремный автобус; кто-нибудь всегда что-нибудь знал или видел, но презрение к полицейской форме было у заключенных слишком велико, а страх перед последствиями разговорчивости — вполне обоснованным: стукач редко заживался в замкнутом пространстве тюрьмы. Самым обычным ответом над тихо жужжащим диктофоном были ухмылка или тупое молчание.

Вчера Гренс разобрался с двумя из трех оставшихся на периферии расследования имен. Владельцы охранных предприятий, которые вели официальные дела с «Войтек Интернешнл». В Оденсале возле Мэрсты Гренс пил кофе с Мачеем Босацким, а в Сёдертелье — с Карлом Лагером. Посидев пару минут за каждым столом, Гренс понял: чем бы ни занимались эти люди, их деятельность не имела отношения к убийству в квартире на Васагатан.

Вдали показались мощные стены.

Проходя по какому-нибудь тоннелю под обширным прогулочным двориком, он каждый раз встречал тех, кого сам спрятал от реальности, от жизни, у кого отнял дни и годы. Он знал, почему они плюют ему вслед, он даже уважал этот жест, но обращал на него мало внимания. Все эти люди в грош не ставили других, а в мире Эверта Гренса тот, кто присвоил себе право причинять вред другим, должен иметь мужество ответить за это.