Андерс Рослунд - Три секунды

Он посидел на своем месте в телеуголке, дождался, когда — опять! — его соседи по коридору вернутся из мастерской и школы. Они снова играли в стад и еще пару партий в кассино, трепались о суках-вертухаях, которые дежурили по утрам, обсудили провалившееся ограбление банка в Тэбю, а потом увязли в жаркой дискуссии о том, сколько раз можно подрочить, если вколоть себе грамм амфетамина. Заржали, услышав пару отличных описаний того, как и у кого стоит от «витамина». Выслушали хвастливые байки Стефана, Кароля Томаша и пары финнов о том, как они трахались несколько суток подряд, причем член был как каменный, пока у них водились достаточно забористые цветочки. Через некоторое время Пит еле заметно кивнул и Греку, пригласив его присесть, но тот не ответил — тому, кто продает и контролирует наркотики и стоит на иерархической лестнице выше всех, негоже разговаривать с новичками.

Еще два часа.

Пакетик надежно приклеен за карнизом для занавесок. Этот надутый дурак даже не успеет понять, что произошло, — а все уже будет кончено.

Эверт Гренс постоял за столом, сжимая телефонную трубку, хотя разговор был давно закончен. Взял обрывок бумаги, в пятнах кофе и крошек от кекса.

Нильс Кранц оказался прав.

Человек в самом низу его списка уже сидит в тюрьме.

Его взяли с тремя килограммами амфетамина в багажнике, после рекордно короткого времени в следственной тюрьме вынесли приговор и перевезли в Аспсосское пенитенциарное учреждение.

Амфетамин с сильным цветочным запахом.

Отчетливым ароматом тюльпанов.

Пит улегся на жесткую койку и закурил. В последний раз он курил самокрутки несколько лет назад, когда детей еще не было. В конце того дня они с Софьей смотрели на монитор, на котором виднелась новая жизнь длиной в сантиметр — кто-то едва видный, зависимый от каждого женского вдоха. Питу стало тревожно, он быстро докурил и зажег вторую папиросу. Черт знает что — просто лежи вот так и жди.

Он поднялся, прислушался, приложив ухо к жесткой двери.

Ничего.

Он слышал звуки, которых не было. Как будто слабое постукивание, через равные промежутки времени доносящееся из труб на потолке. Может, чей-то телевизор. У него самого не было телевизора, он решил не брать его с собой, чтобы полностью отключиться от внешнего мира.

Если он рассчитал правильно, они скоро придут.

Пит снова лег, третья папироса, приятно держать что-то в руке. Без пятнадцати восемь. С того времени, как заперли двери, прошло всего пятнадцать минут, обычно все растягивается где-то на полчаса, обыск устраивают, когда все уже улягутся.

Все было подготовлено именно так, как он хотел, последний знак он получил в душевой сегодня вечером, пока надзиратели ждали, когда все вернутся в камеры. Оба пакетика, недавно подвешенные на резинке от штанов в сливной трубе унитаза, находились теперь в корпусе «Н», спрятанные за двумя карнизами для штор.

Вот оно.

Точно.

Собаки повизгивали и ворчали от усердия, черные ботинки со стуком прошагали по коридору.

— Вы узнаете мое имя и персональную информацию. Чтобы поместить меня в нужную тюрьму, дать мне правильную работу и проследить, чтобы ровно через два дня после того, как я окажусь в камере, охрана провела обширные необъявленные обыски по всей тюрьме.

Рывками открывались двери камер где-то в начале коридора.

Громкие голоса столкнулись, ударились друг о друга, когда закричал один из финнов, а кто-то из надзирателей заорал в ответ.

Двадцать пять минут, восемь камер — и вот надзиратель уже дергает дверь его камеры.

— Обыск.

— Отсоси, сука.

— Быстро из камеры, Хоффманн. Не нарывайся.

Хоффманн сплюнул, когда его выволакивали в коридор. Уголовник. Он плевался и когда они проверяли все полости в его камере. Только уголовник может сыграть уголовника. Он стоял у двери в белых, криво сидящих трусах, а двое надзирателей обыскивали в его камере все места, где можно было спрятать неположенное.

Как обычно, обыскивали по две камеры одновременно, те, что напротив друг друга. Когда открытые двери сталкивались, становилось тесно.

По двое вертухаев в каждой, еще двое дежурят снаружи, стерегут сквернословящих, угрожающих, орущих заключенных.

Он видел, как сорвали и перетряхнули постельное белье, как выкинули барахло из шкафа с одеждой, как вытащили носки из ботинок, развернули, рассмотрели с лица и с изнанки, как пролистали каждую из шести библиотечных книг, лежащих на столике, как подняли несколько метров напольного покрытия, распороли карманы и швы на штанах, куртках и свитерах и как ворчащую собаку впустили в камеру, в разгром на линолеумном полу, потом подняли к потолку, к лампе и к карнизу для штор.