Андерс Рослунд - Три секунды

Сначала они остановились перед туалетом у входа в мастерскую.

— Значит, наградите его.

Хоффманн кивнул; он должен начинать свой тур чистоты именно здесь, с расколотых раковин и зассанных стульчаков, в пропахшей плесенью переодевалке. Потом инспектор ввел его в темное помещение мастерской, где слабо пахло соляркой.

— Туалет, кабинет — вон тут, за стеклянной стеной, а потом — всю мастерскую. Понял?

Пит постоял в дверном проеме, изучая помещение. Верстаки с чем-то похожим на блестящие трубы, полки с рулонами упаковочной ленты, прессовщики, автопогрузчики, наполовину заполненные грузовые контейнеры, на каждом рабочем месте — заключенный, зарабатывающий десять крон в час. Тюремные мастерские производили незатейливые товары, которые потом перепродавались коммерческим производителям. В Эстерокере Пит распиливал красные квадратные бруски для производителей детских игрушек, а тут были части фонарных столбов — продолговатые, в десять сантиметров длиной дверцы, которые располагаются над землей и открывают доступ к проводам и контактам. Такие дверцы попадаются чуть не на каждом метре любой дороги, на них никто не обращает внимания, но ведь где-то же их делают. Тюремный инспектор вошел в мастерскую и теперь показывал на пыль и переполненные мусорные корзины, Хоффманн тем временем кивал незнакомым заключенным — тому, лет двадцати восьми, что стоял возле пресса и сгибал длинные кромки дверцы, и тому, говорящему по-фински, у сверлильного станка, он просверливал дырочки для винтиков, и тому, поодаль, у окна, с большим шрамом от горла до щеки, который наклонился над чаном с соляркой и протирал инструменты.

— Пол видишь? Смотри, чтобы вылизать тут мне все, отдраить как следует, не то будет вонища.

Хоффманн не слушал, что говорит ему этот долбаный вертухай. Он остановился возле чана с соляркой, у окна. Именно в это окно он и целился. Лежал на балконе церковной башни, держал в руках воображаемое оружие и стрелял в окно, до которого было ровно тысяча пятьсот три метра. Красивейшая церковь, и отсюда отлично видно башню целиком — так же хорошо, как с башни видно окно мастерской.

Хоффманн повернулся спиной к окну, в памяти отпечаталась прямоугольная комната, разделенная тремя толстыми побеленными бетонными столбами, достаточно толстыми, чтобы за любым из них мог спрятаться человек. Сделал пару шагов к ближайшему от окна столбу, встал рядом — столб не обманул его ожиданий, Пит мог полностью скрыться за ним. Хоффманн медленно прошел через помещение назад, как будто стараясь почувствовать его, привыкнуть к нему, и остановился, только когда добрался до пространства за стеклянной стеной, до кабинета надзирателя.

— Смотри, Хоффманн, этот кабинет… он должен блестеть.

Небольшой письменный стол, несколько полок, затоптанный ковер. Ножницы в подставке для ручек, телефон на стене, два ящика — пустых, но незапертых.

Главное — время.

Если все пойдет к чертям, если Паулу раскроют, то чем больше времени он сможет выиграть, тем больше шансов уцелеть.

Хоффманн с инспектором спустились в подземный коридор, прошли под тюремным двором в административное здание, четыре запертые двери с четырьмя камерами наблюдения, заглянули в каждую, кивнули глазку и подождали, пока дежурный на главном посту нажмет все кнопки, после чего дверь со щелчком открылась. Двести метров под землей, на преодоление которых потребовалось больше десяти минут.

Второй этаж административного здания оказался узким коридором с видом на большое помещение, куда входили новенькие; каждого нового заключенного, вылезающего из автобуса и проходящего через вахту в приемник, можно было рассмотреть из шести кабинетов и тесного конференц-зала. Значит, вчера директор исправительного учреждения и его административный персонал наблюдали церемонию прибытия особо важного заключенного, в наручниках и ножных кандалах, в робе Крунубергской следственной тюрьмы, со светлыми взъерошенными волосами и подернутой сединой двухнедельной бородой.

— Договорились, Хоффманн? Будешь убираться здесь каждый день. И после твоего ухода не должно остаться ни малейшего дерьма, ни соринки. Понял? Все полы, какие видел, чтобы надраить, с письменных столов вытереть пыль, мусорные корзины вытряхнуть, окна — вымыть до блеска. Вопросы есть?

Комнаты с серыми, как везде в таких местах, стенами, полами и потолком, словно мрачная безнадежность тюремного коридора вползла и сюда, пара-тройка горшков с зелеными растениями и какие-то мозаичные кружочки на стене, все остальное мертво, мебель, краски — все словно говорило: не смей никуда рваться отсюда.