Энн Райс: МЕМНОХ-ДЬЯВОЛ

Если что- то на свете и могло меня успокоить, так это он с этим его забавным наклоном головы, с его манерой неотрывно смотреть на меня, своей спокойной уверенностью оберегая от того, чего боялся я, он и, наверно, любой из нас.

Мой старый, мой благородный Друг, нежный мой терпеливый ученик, столь же твердо обученный викторианским правилам вежливости, сколь когда-то преподанным мной правилам поведения монстра. Что, если Мемнох навещал его? А если нет, то почему Мемнох до сих пор этого не сделал?

- Что я совершил, это было Господней волей? - спросил я.

- Не знаю, - сказал Луи. Он положил свою мягкую руку поверх моей. Его неспешный голос, был как бальзам для моих нервов. - Пойдем домой. Я многие часы слушал по радио, по телевидению историю ангела ночи, принесшего плат святой Вероники. Изорванная одежда ангела попала в руки священников и ученых. Дора благословляет людей. Плат приносит исцеление. Люди съезжаются в Нью-Йорк со всего света. Я рад твоему возвращению. Я хочу, чтобы ты остался здесь.

- Я что, послужил Богу? Разве это возможно? Богу, которого все еще ненавижу?

- Я не слыхал твоего рассказа. Ты расскажешь мне? - спросил он прямо, без задних мыслей. - Или для тебя слишком мучительно вспоминать все снова?

- Дэвид обещал записать, - сказал я. - По памяти. - Я постучал себя по виску, - У нас такая хорошая память. Полагаю, некоторые могут вспомнить вещи, которые не происходили в действительности.

Я огляделся по сторонам.

- Где мы? О Господи, я забыл! Мы в часовне. Вот ангел с чашей в руках, а вот распятие, которое здесь было раньше.

Каким же окостеневшим и безжизненным оно выглядело, таким непохожим на сияющий плат.

- Плат показывают в вечерних новостях?

- Постоянно. - Он улыбнулся. Никакой насмешки. Только любовь.

- Что ты подумал, Луи, когда увидел плат?

- Что это тот Христос, в которого я когда-то верил. Что это тот Сын Божий, которого я знал, когда был мальчишкой. - Голос его звучал терпеливо. - Пойдем домой. Пойдем. В этом месте… водятся… существа.

- Правда?

- Духи? Привидения? - Он не казался напуганным. - Они маленькие, но я их чувствую, и, знаешь, Лестат, у меня нет твоих способностей. - Он снова улыбнулся. - Ты должен понимать это. Разве ты их не чувствуешь?

Я закрыл глаза Вернее, один глаз. Я услышал странные звуки, словно много, много детей шли друг за Другом парами.

- Думаю, они распевают таблицы.

- Какие таблицы? - спросил Луи. Он сжал мою руку, наклоняясь ко мне. - Лестат, что это за таблицы?

- О, знаешь, так когда-то учили умножению. Они должны были пропеватъ в классе таблицу умножения: дважды два четыре, дважды три шесть, дважды четыре восемь… разве не это они поют? Да, это.

Я умолк. Там кто-то был, на паперти, сразу за дверями часовни, в тени, где я когда-то прятался от Доры. Кто-то нашей породы. Должен был быть. И он был старый, очень старый. Я чувствовал его силу. Там был некто столь древний, что это поняли бы лишь Мемнох и Бог Воплощенный или… Луи. Да, возможно, Луи, если он доверяет своей памяти, мгновенным озарениям, своему разрушительному краткому опыту общения с древними, возможно…

И все же он не испугался. Он настороженно наблюдал за мной, но почти без страха.

- Давай, я не боюсь тебя! - молвил я. И пошел навстречу. Через правое мое плечо были перекинуты два мешка с книгами, левой рукой я крепко сжимал ткань мешковины. Правая рука моя была свободна. И правый глаз. У меня оставалось хотя бы это. Кто же все-таки стоит за дверями?

- Там Дэвид, - произнес Луис умиротворяющим тоном, как бы говоря: «Видишь? Беспокоиться не о чем».

- Нет, рядом с ним. Всмотрись, всмотрись внимательно в темноту. Видишь фигуру женщины - такую белую, неподвижную, - она могла бы сойти за одну из статуй?

- Маарет! - молвил я.

- Это я, Лестат, - сказала она. Я рассмеялся.

- Не был ли таким же ответ Исайи, когда его позвал Господь? «Это я, Господи»?

- Да, - сказала она. Ее голос был едва слышным, но ясным и очищенным временем - вся плотская густота уже давно из него ушла

Я двинулся к ним, перейдя из часовни на небольшую паперть. Дэвид стоял рядом с ней как ее помазанник, готовый мгновенно исполнить любое повеление Маарет, ведь она - старшая, почти самая старшая, наша Ева, Мать всех нас или единственная оставшаяся Мать; и теперь, глядя на нее, я вновь припомнил жуткую историю ее глаз - то, как ее ослепили, когда она была человеком, и глаза, которыми она сейчас смотрела, отняты у людей.

Кровоточащие человеческие глаза, взятые у мертвого или живого и вставленные в ее глазницы, чтобы питаться вампирской кровью как можно дольше. Но какими же утомленными казались они на ее красивом лице. Что тогда сказала Джесс? «Она сделана из алебастра», А алебастр - камень, пропускающий свет.