Дин Кунц - Живущий в ночи

Я находился в замешательстве. Вступать в бой со святым отцом казалось мне еще более абсурдным, чем бояться его, и все же… Все же я боялся. Мне было настолько страшно, что Бобби вполне мог получить свои джинсы с засохшими пятнами мочи.

– Ты! Ты! – твердил отец Том с еще большей злостью, чем раньше. Похоже, мое появление на его пыльном чердаке казалось падре настолько странным и неправдоподобным, что изумление его росло с каждой секундой, угрожая взорвать мозг наподобие сверхновой.

Святой отец снова взмахнул битой, но на сей раз он промахнулся бы даже в том случае, если бы я не нырнул под нее, увернувшись от удара. В конце концов, он был всего лишь пожилым и толстым приходским священником, а не убийцей-ниндзя.

Удар был таким сильным, что бейсбольная бита пробила в одной из картонных коробок дыру и свалила ее в проход. Демонстрируя позорное незнание элементарных азов боевых искусств и не обладая внешностью могучего воина, святой отец тем не менее проявлял завидный энтузиазм.

Я не допускал и мысли о том, чтобы пристрелить его, но вместе с тем не мог допустить и того, чтобы он забил меня до смерти. Поэтому я стал пятиться по направлению к подстилке и лампе, находившимся в более широком проходе вдоль южной стороны чердака, надеясь, что падре все же придет в чувство.

Вместо этого он двинулся за мной, размахивая из стороны в сторону битой, рассекавшей воздух с угрожающим свистом, и после каждого взмаха выкрикивая: «Ты!»

Волосы его были растрепаны и свисали на лоб, лицо – искажено смесью страха и ярости. Ноздри его сжимались и разжимались подобно жабрам мурены, а с губ летела слюна – каждый раз, когда он повторял местоимение, составлявшее, похоже, весь его словарный запас.

Если бы я стал дожидаться, покуда к отцу Тому вернется здравый смысл, я бы точно погиб – решительно и безвозвратно. Впрочем, если у преподобного и сохранилась хотя бы крупица здравого смысла, он наверняка не захватил ее с собой на чердак, а схоронил в стоявшей в церкви раке вместе с мощами какого-нибудь святого.

Он снова замахнулся битой, и я посмотрел ему в глаза, ожидая увидеть в них животный огонь, какой уже видел в глазах Льюиса Стивенсона. Если бы я увидел его, то смог бы ответить насилием на насилие. Это бы означало, что я убиваю не священника или даже обычного человека, а нечто, стоящее одной ногой в Сумеречной Зоне. Но я так и не увидел в его взгляде этого звериного мерцания. Если отец Том и был заражен той же страшной болезнью, что и шеф полиции Стивенсон, у него она, очевидно, не зашла так далеко.

Пятясь задом и не сводя глаз с бейсбольной биты, я зацепился ногой за электрический шнур от лампы и, доказывая, что я являюсь вполне подходящей жертвой для толстого пожилого священника, навзничь упал назад, отстучав затылком о фанерный пол барабанный сигнал тревоги.

Лампа тоже свалилась. По счастливой случайности она не ударила меня по голове, а ее яркий свет миновал мои чувствительные глаза.

Я стал трясти ногой, чтобы избавиться от электропровода, и пополз назад, елозя на ягодицах, а отец Том устремился за мной, занеся над головой бейсбольную биту и выкрикнув местоимение, звучавшее в его устах как смертный приговор:

– Ты!

Священник промахнулся всего на пару сантиметров, и бита тяжелой кувалдой врезалась в пол рядом с моими ногами.

– Ты! – так же истерично выкрикнул я, продолжая отползать назад.

«Интересно, – подумал я, – где все люди, которые меня почитают?» Сейчас я не стал бы возражать против знаков внимания. Но ни Стивенсон, ни святой отец Том Элиот явно не являлись членами общества поклонников Кристофера Сноу.

С преподобного градом струился пот, он задыхался, но был, видимо, полон решимости доказать свою выносливость. Сгорбившись, опустив плечи, он приближался ко мне пугающей походкой тролля, вышедшего на рабочую смену из-под моста, к которому обычно приписан. Эта ссутуленная поза позволила ему поднять биту высоко над головой, не задевая при этом за потолочные балки. Держа свое орудие наготове, он явно нацелился на мой череп, собираясь повторить один из коронных ударов легенды американского бейсбола Бэйба Рута, да так, чтобы у меня брызнули мозги из ушей.

Светятся у него глаза или не светятся, но я должен был утихомирить разбушевавшегося коротышку как можно скорее. Я не мог ползти назад так же быстро, как он приближался ко мне своей походочкой тролля, и, находясь близко к истерике – да что там, в самой настоящей истерике! – я отдавал себе отчет в том, что даже самый отчаянный игрок из Лас-Вегаса не поставит сейчас на меня ни цента. До смерти перепуганный, испытывая головокружение от абсурдности происходящего, я подумал, что наилучшим выходом из положения было бы отстрелить святому отцу яйца. Он наверняка дал обет безбрачия, так что они ему ни к чему.