— В ноябре девяносто девять.
— Вам не дашь.
— Слава богу, ети твою мать. Но дело в другом. Штука в том, что я, говна-пирога, всякого повидал. Апдайк, Мейлер, [2] Норман Кингсли Мейлер (1923–2007) — американский писатель, журналист, драматург, сценарист, кинорежиссер.
Фицджеральд, Элиот, Паунд, [3] Эзра Уэстон Лумис Паунд (1885–1972) — американский поэт, один из основоположников англоязычной модернистской литературы, издатель и редактор.
Джойс, Твен, Джозеф Смит, Золя, Фенимор Купер. Всех знал. Я барал троицу Бронте. И вот что я вам скажу: такого писателя, как Билл, я не встречал. И не встречу, проживи я хоть сто лет.
— Думаю, легко.
— Что?
— Проживете до ста.
Старик вытаращился.
— Хмырь.
— Я в том смысле…
— Все понятно. Хмырь болотный.
— Извините, — сказал Пфефферкорн.
— Пф-ф. Помяните мое слово: Билл в сонме великих. Впору вытесать его имя на горе Рашмор. Может, я этим займусь.
— Марк Твен? — уточнил Пфефферкорн.
— Милейший человек. Не то что пиздюк Натаниэль Готорн. [4] Натаниэль Готорн (1804–1864) — признанный мастер американской литературы, внесший большой вклад в становление жанра рассказа.
Вы писатель?
— Вроде как.
— Издавались?
— Слегка.
— То бишь.
— Один роман, — сказал Пфефферкорн. — В восьмидесятых.
— Заглавие?
— «Тень колосса».
— Дерьмовый заголовок, — сказал Сейвори.
Пфефферкорн потупился.
— Не коммерческое название, — сказал Сейвори.
— Да, покупали плохо.
— А я что говорю! — Старик подпер языком щеку. — Надо было назвать «Кровавая ночь».
— Что?
— Или «Кровавые глаза». Вот кассовые названия. Видали? Даже не читая, в полминуты придумал два отменных заголовка.
— Книга о другом, — сказал Пфефферкорн.
Сейвори окинул его взглядом:
— Вы ни черта не смыслите в бизнесе, м-да.
— Не обращай внимания, — сказала Карлотта. — Сейвори любит напустить важность. Билл держит его по привычке либо из жалости. Видит бог, теперь агент ему не нужен. — Она смолкла. — Ну вот. Говорят, от настоящего времени не сразу избавишься.
Пфефферкорн сжал ее руку.
— Спасибо, что приехал, Артур.
— Не за что.
— Ты не представляешь, как это важно. Все эти люди… — Карлотта кивнула на разбредавшуюся толпу, — они по-своему милы, но нам не друзья. Нет, в каком-то смысле мы дружим, только надо помнить — это Лос-Анджелес.
Пфефферкорн кивнул.
— Я знаю, что обо мне говорят, — сказала Карлотта. — Дескать, несильно опечалена.
— Перестань.
— Никто не знает, как я по нему плакала. Только нельзя вечно биться в истерике. Это неестественно. Видала я вдов, которые день-деньской рвали на себе волосы. Какая-то в этом мерзкая театральность. Между прочим, они мгновенно утешались, когда им оглашали сумму наследства.
Пфефферкорн усмехнулся.
— Пусть думают что хотят, — сказала Карлотта. — Все это формальность. Только для других. Настоящий кошмар весь мой, и начинается он, когда я одна.
Рука об руку, сквозь тучи мошкары они шли по кладбищу. От сочной травы парило, Пфефферкорн ослабил галстук.
— Я думала, из-за похорон пустого гроба служители меня достанут, — сказала Карлотта. — Но они вели себя мило. Весьма обходительны с горюющими.
— Еще бы.
— Только не от душевной щедрости, — продолжила Карлотта. — Ужас, сколько заламывают! Одни только цветы, с ума сойти. Я уж молчу насчет розысков. Но я глазом не моргнула. Ищите, говорю, сколько бы ни стоило. Правда, сейчас мелькает мысль — может, они нарочно тянули время, чтобы меня выдоить?
— Надеюсь, совесть не позволила.
— Кто знает, — сказала Карлотта. — Деньги есть деньги.
Под зонтиком они ждали, когда парковщики подгонят машины.
— Твоя, — сказала Карлотта.
Пфефферкорн глянул на ярко-синюю прокатную малолитражку.
— Из пункта А в пункт Б, — сказал он.
Подали машину Карлотты — сияющий перламутрово-серый «бентли», словно только из салона. Взопревший служитель распахнул дверцу.
— Рад был тебя повидать, — сказал Пфефферкорн. — Несмотря на обстоятельства.
— Да. — Карлотта мешкала с прощальным поцелуем. — Артур. Тебе вправду надо ехать? А то, может, задержишься? Не хочу так расставаться. Давай заглянем ко мне и выпьем. — Она шлепнула себя по щекам. — Господи, ты ж никогда у нас не был.
— Да нет, был. На его пятидесятилетии, помнишь?
— Вечность назад. Мы давно переехали.
В тоне ее слышался укор. Пфефферкорн прекрасно знал, сколько лет они не виделись. А кто виноват? Однако, вспомнив повод нынешнего приезда, Пфефферкорн устыдился своих затаенных обид. Но мешкал, боясь растормошить дремавшую неприязнь. Зачем-то взглянул на часы, хотя до рейса было еще полно времени, из мотеля он выписался, и оставалось лишь вернуть прокатную машину. Он сказал, что поедет следом, и попросил Карлотту не гнать.
Читать дальше