Джесси Келлерман - Чтиво

Через пару кварталов Пфефферкорн прошел сквозь строй активистов с планшетами, собиравших подписи в поддержку всякой всячины. Его попросили отдать голос за борьбу с меховыми шубами, смертной казнью и зверствами, якобы творимыми правительством Западной Злабии. Увильнув от всех предложений, он остановился возле коленопреклоненной женщины, которая зажигала свечу в фужере. Сквозь россыпь цветов проглядывала звезда Уильяма де Валле на Аллее славы. Заметив Пфефферкорна, женщина ему улыбнулась как товарищу по несчастью.

— Желаете расписаться? — Она кивнула на ломберный столик, где лежали альбом в красном кожаном переплете и шариковые ручки.

Пфефферкорн склонился над альбомом, полистал. Десятки записей, многие от полноты сердца, и все — Биллу, Уильяму, мистеру де Валле.

— Боюсь, я никогда не оправлюсь от удара, — сказала коленопреклоненная женщина.

И заплакала.

Пфефферкорн промолчал. Потом пролистал альбом до конца, нашел пустую страницу. Секунду подумал. Дорогой Билл , — написал он. — Ты был паршивый поденщик.

Пфефферкорн расшпилил сорочку. Уже бог знает сколько он не покупал обновок и был изумлен тем, как все подорожало. Но, одевшись, решил, что деньги потрачены не зря. Костюм — скорее темно-серый, нежели черный — был весьма практичен и мог пригодиться для иных оказий. Пфефферкорн повязал серебристый галстук. Скривился, заметив, что забыл почистить ботинки. Но исправлять оплошность некогда. Оставалось меньше часа, а он не знал дороги.

Портье дал указания. Они оказались неверны, и Пфефферкорн застрял в пробке. В кладбищенскую часовню он проскользнул, когда церемония уже заканчивалась. Полно народу, духота, пропитанная ароматами цветов и парфюма. Пфефферкорн легко высмотрел Карлотту. Она сидела в первом ряду, ее гигантская черная шляпа тихонько покачивалась в такт рыданиям. Священника не было. На постаменте стоял блестящий черный гроб с серебряными ручками. Левее ухмылялось натуральной величины объемное изображение Билла в капитанской фуражке. По стерео звучал рок-н-ролл — Пфефферкорн узнал любимую песню Билла. В колледже Билл беспрестанно ее крутил, пока осатаневший Пфефферкорн не пригрозил, что сломает проигрыватель. Уильям был аккуратист. Письменный стол его выглядел безупречно: только пишущая машинка, стакан с ручками, опрятная стопка рукописи. А вот стол Пфефферкорна имел такой вид, будто на нем какой-то мальчишка разворачивал подарки. Друзья различались и во всем прочем. Пфефферкорн писал от случая к случаю, по настроению. Билл ежедневно выдавал на-гора определенное число слов — и в дождь, и в вёдро, и в хвори, и в здравии. Пфефферкорн крутил беспорядочные романы, но кончил бобылем. Билл тридцать лет прожил с одной женой. Пфефферкорн не имел заначек на черный день, не готовился к старости и жил себе, не загадывая на будущее. Билл всегда имел план.

Ну и к чему привели эти планы? Вот оно, опровержение, укрытое черным глянцем.

Песня закончилась. Гости встали. Многие заглядывали в бумажки цвета слоновой кости. Взяв такой же листок, Пфефферкорн увидел план кладбища, где стрелки указывали путь от часовни к могиле. На обороте была напечатана программа завершившейся церемонии. Выступление Пфефферкорна значилось под третьим номером.

Последний на входе, первый на выходе, возле крыльца Пфефферкорн поджидал Карлотту, чтобы извиниться за опоздание. Парами выходили приглашенные. Все вынимали из карманов или опускали со лбов солнечные очки. Носовые платки исчезали в карманах. Устрашающей худобы дамочки висли на весьма пожилых кавалерах. Пфефферкорн жил без телевизора и редко ходил в кино, но догадывался, что кое-кого из этих людей принято узнавать. Чрезвычайно шикарные наряды публики посрамили его новый костюм. Инкрустированная драгоценностями дама спросила, где тут уборная, и, услышав «не знаю», недоуменно уковыляла прочь. Пфефферкорн понял, что его приняли за кладбищенского смотрителя.

— Слава богу, ты приехал.

Карлотта де Валле высвободилась от спутника и порывисто обняла Пфефферкорна. Взмокшая шея его зачесалась под рукавом ее шерстяного жакета.

— Артур… — Карлотта отстранилась, вглядываясь в его лицо. — Милый Артур…

Она ничуть не изменилась и была столь же потрясающе эффектна и своеобразно красива: высокий лоб без единой морщинки, римский нос. Он-то и ограничил ее актерскую карьеру парой пилотных проектов и случайной рекламой. После тридцати Карлотта не работала вообще. Да и зачем? Она была женой всемирно известного писателя. Четырехдюймовые каблуки и шляпа придавали ей еще большую импозантность: при росте в пять футов десять дюймов она была выше Пфефферкорна, но под стать покойному мужу. Пфефферкорн старался не глазеть на ее шляпу. Изделие производило неизгладимое впечатление: в форме перевернутого усеченного конуса, как головной убор Нефертити, оно было украшено пуговицами, бантами и кружевом.