Чак Клостерман - Человек видимый

О его желаниях.«Вы называете меня невидимкой, потому что иначе не в состоянии этого постигнуть. Ну да бог с вами. Вы неверно это определяете, но я понимаю, почему вы снова и снова прибегаете к этому слову. Для вас любой человек, которого нельзя увидеть, будет невидимкой. Но, Виктория, вот мы смотрим на людей, но не видим, не понимаем и не знаем их, так что они-то и есть для нас невидимки. И большая часть окружающего нас мира невидима, недоступна нашему пониманию. А я хотел Человека Видимого — естественного, настоящего, реального. Вот о чем я говорю. Только это меня и интересовало».

Эту историю Игрек рассказал мне 13 июня, когда наш сеанс вместо сорока пяти минут растянулся на целый час. Я поместила отрывки из нее не потому, что она кажется мне разоблачительной, а потому, что, похоже, была очень важна для Игрека. В его тоне проскальзывали нотки тоски по прошлому безумию. Я решила не указывать точное время каждого параграфа, только расположила их в хронологическом порядке. Внимательный читатель уже наверняка заметил, что в своих рассказах Игрек попеременно употребляет то настоящее, то прошедшее время — возможно, это получается у него непроизвольно, но, на мой взгляд, вряд ли. Во всяком случае, я излагаю все в полном соответствии с магнитофонной записью. У меня создалось впечатление, что описываемая встреча произошла у Игрека совсем недавно, может, на прошлой неделе. Но когда я спросила его, он ничего не ответил и даже не объяснил почему.

1. С пожилыми людьми свои проблемы. В их дома труднее проникнуть, так как они очень осторожны, всегда запирают окна и двери. Они не доверяют людям, им повсюду мерещится опасность. Зато, если вы уже пробрались внутрь, наблюдать за стариками не представляет никакого труда. Они не слышат ваших шагов, не замечают изменений в обстановке. Беда в том, что они никуда не ходят, разве только в магазин или в клинику, а так сидят себе дома чуть не целую неделю. Для меня это было все равно что работать в две смены без оплаты сверхурочных.

2. Однажды я наблюдал за старой женщиной, которая уже не вставала и, можно сказать, умирала у меня на глазах. Она так и скончалась однажды утром, как раз в День благодарения. Я решил задержаться в ее доме, пока кто-нибудь не обнаружит труп, чтобы видеть реакцию этого человека. Мне было интересно, почувствует ли сразу пришедший, что находится в квартире, где лежит покойница. Проверит ли он пульс у старушки? Заплачет ли? Особенно меня занимало, будет ли этот человек разговаривать с умершей, как нам показывают по телевизору. По телевизору люди всегда разговаривают с покойником: «Не умирай, черт возьми! Подожди, не умирай!» или «Нет, бабушка, не оставляй нас!». Но через два дня я стал подозревать, что никто и не думает ее проведывать, а находиться в спальне стало очень тяжело. Смерть утрачивает свою поэтичность, если долго ощущать ее запах. Я понял, что оставаться там бессмысленно. В субботу я ушел из дома и оставил входную дверь открытой настежь. Думаю, я поступил правильно.

3. А вот один старик-метис, один из родителей которого был мексиканец, мне очень понравился. Я искренне полюбил его. Он жил недалеко отсюда, прямо за кладбищем Маунт-Калвари. Такой коренастый метис плотного сложения, с седыми усами. Я пробрался к нему в дом утром, когда он вышел полить лужайку. Помню, он пил воду прямо из шланга. На вид ему было лет восемьдесят, хотя у метисов трудно определить возраст. Он был в шлепанцах и в подтяжках и ходил, сильно сутулясь. Эти подробности не так уж важны, но я их помню. Несмотря на солидный возраст, он был в отличной физической форме.

4. И дом у него был очень уютным и красивым. На стенах висело много фотографий. Должно быть, у него была не одна жена, потому что там были фото трех разных женщин и, по-видимому, его детей, и во многих проглядывало что-то свое, не похожее на других его потомков. Один или двое выглядели почти альбиносами! У него было и несколько своих фотографий в рамках, но их он держал в ванной. Уж не знаю, о чем это говорило — об ироничном к себе отношении или о тщеславии. Прямо над унитазом висел его портрет, где ему лет девятнадцать-двадцать. В юности он был очень красивым. Помню, я еще подумал: «Да, этот парень наверняка был нарасхват!» Он стоял перед «шевроле» с зажженной сигаретой, зажатой в уголке рта, и с бутылкой пива «Лоун стар» в той позе, в которой снимались люди в то время: лицо серьезное, одна рука на бедре, бровь слегка приподнята. Все старики кажутся нам бравыми молодцами, когда мы рассматриваем их черно-белые фотографии, где они сняты в юности. Человеку свойственно смотреть на старые фото с неким восхищением. Это происходит помимо нашей воли. Мы тоже хотим запечатлеть себя красивыми и сильными в надежде, что наши потомки будут с таким же восторгом рассматривать наши фотографии, случайно найденные на чердаке в старом потертом чемодане. Но этот старикан в молодости действительно был чертовски обаятельным, даже его сигарета казалась какой-то особенной.