Артур Хейли - В высших сферах

И весь остальной официальный документ был зачитан так же монотонно. «До чего же все претенциозно и точно», — подумал Алан. У него было мало надежды на результат расследования: крайне маловероятно, чтобы департамент отказался от своей твердой позиции в результате контролируемой им процедуры, тем более что новые факты едва ли появятся. Однако поскольку он сам этого потребовал, все формальности должны быть соблюдены. Даже и сейчас он сомневался, что его усилия что-либо дали. Однако в юриспруденции очень часто можно делать лишь по одному шагу, надеясь, что перед следующим шагом что-то вынырнет.

Покончив с обнародованием документа, Тэмкинхил спросил Анри Дюваля:

— Вы понимаете, почему устроено это расследование?

Молодой безбилетник усиленно закивал:

— Да, да. Я понимает.

И Тэмкинхил продолжал:

— Если вы пожелаете, то за ваши деньги вас может представлять на этом заседании адвокат. Присутствующий здесь мистер Мейтленд является вашим защитником?

Снова кивок.

— Да.

— Готовы ли вы принести присягу на Библии?

— Да.

И Дюваль, следуя знакомому ритуалу, повторил, что будет говорить только правду. Стенографистка, блестя лакированными ногтями, записала: «Анри Дюваль приведен к присяге».

Тэмкинхил, отложив в сторону записи, задумчиво пригладил усы. Теперь, как знал Алан, пойдут заранее не подготовленные вопросы.

Тэмкинхил спокойно спросил:

— Как ваше настоящее имя?

— Мое имя Анри Дюваль.

— У вас было когда-либо другое имя?

— Никогда. Это имя мой отец дал. Я никогда его не видит. Мама говорит.

— Где вы родились?

Это были все те же вопросы, которые задавали Дювалю со времени его приезда сюда двенадцать дней назад сначала Дэн Орлифф, потом Алан Мейтленд.

Вопросы, требовавшие короткого односложного ответа, следовали один за другим. Тэмкинхил, мысленно признал Алан, вел допрос действительно умело и добросовестно. Его вопросы были просто, прямо и спокойно выражены. По мере возможности он соблюдал хронологию событий. Если из-за незнания языка возникало недопонимание, он терпеливо возвращался назад, чтобы прояснить сказанное. Он не пытался спешить, запугивать, не старался получить преимущество, не прибегал к помощи трюков. И ни разу не повысил голос.

Все вопросы и ответы были должным образом записаны стенографисткой. Алан понимал, что стенограмма допроса будет образцовой, так что трудно против чего-либо возражать, ссылаясь на ошибку или недобросовестность. Э.Р. Батлер, время от времени одобрительно кивавший, явно тоже так считал.

И пункт за пунктом возникала история, которую Алан во многом уже слышал: рождение Анри Дюваля на неизвестном корабле; возвращение в Джибути; раннее детство — бедность и скитания, но по крайней мере с любящей матерью… и смерть матери, когда ему было шесть лет. А потом страшное одиночество: животное существование на помойках туземного квартала; пожилые сомалийцы, приютившие его. Потом снова скитания, но уже в одиночестве. Из Эфиопии в Британское Сомали… снова Эфиопия… присоединение к каравану верблюдов; кормежка за работу; переход через границы с другими детьми…

Потом, уже перестав быть ребенком, он получил отказ поселиться во Французском Сомали, которое считал родиной… Горькое понимание, что у него нет своей страны, что официально он не существует, что у него нет никаких документов… Прибежище в Массаве — жизнь за счет украденного; поимка на рынке; бегство; ужас… преследование… и итальянский корабль.

Гнев итальянского капитана; жестокость боцмана; голодное существование и, наконец, бегство с корабля… Доки в Бейруте; охранники; снова страх и призрак гибели; отчаяние — снова безбилетник на пустом корабле.

Оказалось — это был «Вастервик»; капитан Яаабек; впервые доброе отношение; попытки высадить его на берег; отказы; «Вастервик» становится тюрьмой… Два бесконечно долгих года; отчаяние; всюду отказывают; всюду накрепко закрыты двери: Европа; Ближний Восток; Англия и Соединенные Штаты при всей их широко провозглашенной свободе… Канада — его последняя надежда…

В который раз слушая все это, Алан Мейтленд поражался: неужели это не трогает тех, кто слышит подобное? Он следил за лицом Тэмкинхила. Он был уверен, что на нем было сочувствие. Дважды чиновник медлил, прежде чем задать очередной вопрос, в чем-то сомневался, поглаживая усы. Эти паузы объяснялись душевным волнением?

Э.Р. Батлер больше не улыбался. Он уже некоторое время сидел, опустив голову и глядя на свои руки.