Артур Хейли - В высших сферах

Глубоко засунув руки в карманы пиджака, Джеймс Хоуден продолжал стоять у окна своего кабинета в Центральном блоке и смотрел на послеполуденный поток подъезжающих и отъезжающих. В последние несколько минут приехал и уехал один посол; внизу прошли и исчезли из глаз трое сенаторов, похожих на древних браминов; появился, словно предвестник беды, священник в черном одеянии, с видом коршуна; важно вышагивали рассыльные из учреждений с кейсами, на которых стоят монограммы; парламентарии возвращались после ленча или прогулки и чувствовали себя как дома, словно они члены клуба; и всюду — неизбежные туристы: иные останавливаются, чтобы их сфотографировали рядом со стеснительно улыбающимися конными гвардейцами.

«Какое все это имеет значение? — думал Хоуден. — К чему в конечном счете все сводится? Все вокруг нас кажется таким неизменным: длинная череда лет; скульптуры; многоэтажные здания; наша система правления; наша просвещенность, — или по крайней мере так мы считаем. И однако же, все такое временное, и сами мы наиболее хрупкая и временная часть всего.

Так зачем же мы боремся, стараемся, стремимся чего-то достичь, когда лучшие наши деяния со временем сводятся к нулю?»

Он полагал, что ответа на эти вопросы нет. Ответа нет никогда. Голос главы партии вернул его на землю.

— Как они это восприняли? — повторил Брайан Ричардсон. Утром состоялось заседание кабинета министров в полном составе.

Отвернувшись от окна, Хоуден спросил:

— Восприняли что?

— Акт о союзе, конечно. А что еще?

Джеймс Хоуден ответил не сразу. Они оба находились в парламентском кабинете премьер-министра — комнате 307С, маленькой и более интимной, чем кабинеты в Восточном блоке, но отделенной всего лишь лифтом от палаты общин.

— Странно, что вы спрашиваете — что еще? Акт о союзе большинство членов кабинета приняли удивительно хорошо. Конечно, будут расхождения во взглядах, — возможно, даже сильные, — когда мы снова станем это обсуждать.

Брайан Ричардсон сухо заметил:

— Это важно, верно?

— Полагаю, что да. — Хоуден прошелся по комнате. — Но, опять-таки, может быть, и нет. Крупные концепции часто быстрее принимаются, чем более мелкие.

— Это потому, что у большинства людей мелкие умишки.

— Не обязательно. — Цинизм Ричардсона нередко раздражал Хоудена. — По-моему, вы были тем, кто уже давно говорил, что мы движемся к Акту о союзе. Более того: я нынче оговорил условия, чрезвычайно благоприятные для Канады. — Премьер-министр помолчал и задумчиво продолжил: — Самым удивительным в сегодняшнем заседании кабинета было то, что кое-кто стремился куда больше говорить об этом злополучном деле иммигранта.

— Разве не все? Я полагаю, вы видели сегодняшние газеты? Премьер-министр кивнул, затем сел и жестом предложил Ричардсону сесть на стоявший напротив стул.

— Этот адвокат Мейтленд в Ванкувере, похоже, причиняет нам немало неприятностей. Что нам о нем известно?

— Я проверял. Кажется, просто молодой парень, достаточно умный, никак не связан с политическими кругами.

— Возможно, сейчас не связан. Но подобного рода дело — хороший способ их начать. Есть возможность связаться с Мейтлендом не напрямую, предложить ему участвовать в выборах в парламент, если он не будет так напирать?

Глава партии отрицательно покачал головой:

— Слишком рискованно. Я навел кое-какие справки и получил совет держаться подальше. Если сказать нечто подобное, Мейтленд использует это против нас. Он такого типа человек.

А Хоуден подумал, что в молодые годы сам был таким.

— Ладно, — сказал он. — Что еще вы можете предложить?

Ричардсон медлил. Все эти три дня и три ночи с тех пор, как Милли Фридман показала ему злополучную фотокопию сделки между премьер-министром и Харви Уоррендером, его ум не переставал перебирать варианты возможностей.

Брайан Ричардсон был убежден, что где-то существует рычаг, который сработает против Харви Уоррендера. Всегда есть такой рычаг: даже у шантажистов есть секреты, которые они предпочитают хранить в тайне, хотя проблема остается все та же — как вырвать секрет. Немало было политических деятелей — членов партии и не членов, чьи секреты были сообщены Ричардсону или он их случайно узнал. И в запертом сейфе в его кабинете лежала тоненькая книжечка в коричневой обложке, где содержались все они, застенографированные личным секретарем, так что только он мог прочесть.

Однако под фамилией «Уоррендер» в коричневой книжечке не было ничего, кроме новой записи, внесенной день или два назад.