Джон Катценбах - Фатальная ошибка

— Ну хорошо. Их смущает неизбежное предательство, связанное с их поступком.

Она сделала резкий вдох, как будто испугавшись чего-то:

— И что же, скажите на милость, вы имеете в виду под этим очаровательным словом «предательство»?

— То, что Салли получила юридическое образование, — ответил я, подумав, — и должна была бы относиться к закону с бо́льшим пиететом.

— Понятно, — кивнула она. — Участвуя в работе суда, она видела лишь недостатки закона и недооценивала его возможности. А другие?

— Скотт, как историк, наверное, должен был бы лучше других понимать опасность агрессивных действий одной стороны против другой. У него было развито чувство социальной справедливости.

— Вы хотите сказать, он всегда считал, что участие в насилии ниже его достоинства, а тут так легко согласился на это?

— Да. Даже в молодости он пошел на войну не из воинствующего патриотизма, это был скорее акт политического сознания — или, может быть, совесть его побудила. И поэтому руки его были если и не стерильно чистыми, то и незапачканными, как у многих других. А Хоуп…

— Да, что насчет Хоуп? — спросила она с интересом.

— Мне представляется, что преступление было ей еще более чуждо, чем Скотту и Салли. Но ведь эта история и затрагивала ее меньше, чем других.

— Разве? А вам не кажется, что она теряла больше всех? Ведь она посвятила свою жизнь любви к женщине, приняв на себя все неизбежные последствия: она отказалась от желания иметь собственную семью, предстать перед обществом нормальной и относилась к Эшли как к своей дочери. Что она чувствовала, глядя на Эшли? Воспринимала ли она ее как часть самой себя? Видела ли она в ней то, чем сама могла бы стать? Завидовала ей? Наверное, глубочайшая привязанность, которую она испытывала к Эшли, отличалась от той, какая бывает у обычных родителей. И к тому же, как спортсменка, она привыкла действовать прямо и решительно.

Ее неожиданный горячий монолог обволакивал меня, как ночная тьма.

— Да, — сказал я, — я согласен, все это в ней было.

— Она всю жизнь следовала своим инстинктам, не боялась отдаться внутреннему порыву и рисковать. Именно это делало ее таким интересным человеком.

— Возможно. Я как-то не думал об этом.

— А вам не кажется, что Хоуп была в некоторых отношениях ключом ко всей этой истории?

— И да и нет.

— Как это?

— Все-таки ключом была Эшли.

Лежа на кровати задом наперед на спине, Эшли изо всех сил уперлась ногами в доску в изголовье, пока мышцы ног не стали дрожать от напряжения. Она проделывала это упражнение подростком, когда ее растущему скелету, казалось, было тесно в собственном теле. Спортивные упражнения и бег на длинные дистанции под присмотром Хоуп помогали справиться с этой «болезнью роста», но все равно по ночам она часто вертелась и крутилась, пока ее организм рос до назначенных ему размеров.

Было еще раннее утро, в доме слышались звуки, свидетельствовавшие о том, что его обитатели спят. Из соседней комнаты, в частности, доносился громкий храп Кэтрин. Однако у Салли и Хоуп было тихо. Накануне они долго говорили о чем-то. Они находились слишком далеко, чтобы разобрать слова, но Эшли почему-то думала, что речь идет о ней. Она уже давно не слышала приглушенных тайных звуков любви, и это беспокоило ее. Ей очень хотелось, чтобы Салли не расставалась с Хоуп, но в последние годы ее мать все больше замыкалась в себе, и чем это кончится — было неясно. Иногда Эшли казалось, что она не перенесет второго такого стресса, какой испытала из-за развода матери и отца, пусть даже полюбовного. Она по собственному опыту знала, что «полюбовный разрыв» ничуть не легче любого другого.

Какое-то время она прислушивалась к звукам, пока в уголках ее глаз не скопились слезы. Потеряшка всегда спал в конце коридора на потрепанной подстилке у дверей Хоуп, чтобы быть поближе к хозяйке. Но когда Эшли была еще маленькой, пес каким-то волшебным собачьим чутьем чувствовал, что ее что-то беспокоит, и без приглашения открывал дверь ее комнаты носом, входил и деловито укладывался на ковре рядом с комодом, выжидательно глядя на нее, пока она не изливала ему свои печали. Ей казалось, что, успокаивая Потеряшку, она и сама успокаивается.

Эшли прикусила губу. «Я готова собственноручно пристрелить его только за Потеряшку», — подумала она.