Джон Коннолли - Гнев ангелов

— Никакой рыбы, — заметил Эпстайн, постучав пальцем по виску. — Я запоминаю такие детали.

— Мои друзья думают, что я страдаю своеобразной рыбной фобией, — посетовал я.

— У каждого свои странности. Одна моя знакомая могла упасть в обморок, если при ней кто-то резал помидор. Мне так и не удалось выяснить, существует ли для такой странности медицинский термин. Ближайшее по смыслу попавшиеся на глаза определение звучало как «лаханофобия». По-моему, это связано с иррациональной боязнью овощей. — Он заговорщически подался вперед. — Признаюсь, при случае я сам пользуюсь таким оправданием, чтобы избежать блюд из брокколи.

Лиат вернулась с бутылкой белого совиньона «Гуз-Бей», налила каждому из нас по бокалу, не обделив и себя. Захватив свой бокал, она удалилась, присела на табурет у стойки и скрестила ноги. Потом положила на колени книжку — «Молодые люди и огонь» Нормана Маклина. Закуска ее, видимо, не интересовала. Впрочем, как и открытая книга, — глаза женщины смотрели на меня. Она исподтишка следила за моими губами, и я задумался о том, насколько важная роль отведена ей в сегодняшней игре Эпстайна.

Я попробовал вино. Приятный вкус.

— Кошерное? — Голос слегка выдал мое удивление.

— Вам простительно сомневаться в этом, поскольку вкус у него замечательный, но вы правы: вино доставили из Новой Зеландии.

За ужином мы поговорили о родственниках, мировых проблемах и о совершенно очевидном негативном влиянии темной материи, а потом Лиат убрала со стола и принесла нам кофе с отдельным молочником для меня. Я неизменно осознавал, что ее взгляд устремлен на мои губы, она уже перестала делать вид, будто не следит за мной. Эпстайн тоже, как я заметил, слегка развернулся в ее сторону, чтобы ей было легче следить за его губами.

— Итак, — перешел к делу равви, — что привело вас сюда?

— Брайтуэлл, — сказал я.

— Брайтуэлл… ушел, — отозвался Эпстайн, и мы оба ощутили неоднозначность этого глагола. Не умер, но «ушел».

Эпстайн, как никто другой, знал о происхождении Брайтуэлла.

— Надолго ли? — поинтересовался я.

— Хороший вопрос. Мы добились бы более устойчивого результата, если бы вы не застрелили его.

— Тем не менее его смерть выглядела убедительно.

— Несомненно. С тем же успехом можно прибить тапком одного таракана и считать, что они не выползут вновь. Но что сделано, то сделано. Кому же он еще доставил неприятности?

Я пересказал ему историю Мариэль Веттерс, опустив лишь имена участников и ссылки на их место жительства.

— Самолет? — задумчиво проговорил Эпстайн, когда я закончил. — Мне ничего не известно о самолете. Придется навести справки. Возможно, кто-то располагает более обширными сведениями по этой теме. Что еще вы нарыли?

Я сделал копию со списка имен, врученного мне Мариэль.

— Вот что забрал отец той женщины из самолета, — пояснил я, кладя перед собеседником список. — Это листок из пачки документов, найденных в ранце под креслом пилота. Остальные бумаги, по словам его дочери, остались в упавшем самолете.

Выудив из кармана очки в тонкой металлической оправе, Эпстайн аккуратно заправил дужки за уши. Он умел представляться более болезненным и слабым, чем был на самом деле, с помощью подслеповатого прищура глаз и оригинальной мимики. Эту роль равви разыгрывал даже перед теми, кого не могла обмануть его игра. Возможно, это уже просто вошло в привычку или он настолько сжился со старческим притворством, что не отличал его от реальности.

Эпстайн не принадлежал к тем людям, которые склонны показывать свое удивление. Он слишком много знал об этом мире и кое-что — о потусторонних сферах, понимая, что в них скрывается огромное множество тайн. Но сейчас его глаза за увеличительными линзами очков заметно расширились, а губы зашевелились, словно он повторял для себя эти имена как некую молитву.

— Говорят ли вам о чем-нибудь эти имена? — спросил я.

Я пока не рассказал ему о Кенни Чене и о судьбе его жены и партнера по бизнесу. И не потому, что не доверял Эпстайну, просто не считал нужным выдавать ему все, что узнал, не получив что-то взамен.

— Возможно, — отозвался равви. — К примеру, вот это.

Он показал мне список. Его палец, скользнув по листку, остановился в середине списка под именем Кэлвин Букхард.

— Он много лет тихо трудился на либеральном фронте. Сотрудничал с Американским союзом гражданских свобод, кинокомпанией «Прожектор» и Национальной ассоциацией содействия прогрессу цветного населения, а также с антидеспотическими движениями Южной и Центральной Америки. Имеющие совесть мужчины белой расы считали его жизнь руководством к действию.