Вячеслав Сухнев - Встретимся в раю

— Я знаю, отчего ты хочешь, чтобы я уехала, Берт, — грустно сказала Мария, возвращаясь к машине. — Надоела… Буду словно бельмо в глазу.

— Глупая, — сказал Шемякин, давя на дороге черный окурок. — Глупая баба… Я, может, возле тебя только и свет увидел. Хочу, чтобы ты выжила! Ты должна выжить… Выйти замуж, нарожать детей…

— А что со мной может случиться?

— С тобой… С нами… Станция обречена.

Мария подумала, неуверенно улыбнулась:

— Шутишь, Берт?

— Это может случиться сегодня, завтра, через год… Но случится обязательно.

— Станция обречена… — повторила Мария медленно, словно пробуя на вкус эти слова. — Но тогда должны… погибнуть все? И Колодины, и Фомичев, и даже этот злобный Баранкин?

— Даже Баранкин, — вздохнул Шемякин, усаживаясь на свое место. — Дай слово, что уедешь отсюда сразу же, как кончится контракт!

Мария долго молчала, неотрывно глядя на дорогу. Машину она купила недавно и еще не очень уверенно чувствовала себя за рулем. Дорога по-прежнему была тиха и пустынна. Потом Мария спросила дрогнувшим голосом:

— А как же ты? Твоя семья?

— Мы тоже уедем, — сказал Шемякин. — Просто не хотел тебе говорить раньше времени, не хотел расстраивать. Перевожусь в Татарию.

— Не могу представить, — сказала Мария. — Ведь совсем недавно правительственная комиссия опять…

— Какая комиссия! — взорвался Шемякин. — Какая, к черту, правительственная комиссия! Лицемеры, бездари… Старые пердуны! Ты полагаешь, эта комиссия о станции думала, о нас с тобой, когда тут шарашилась? Нет, Серганова Мария, о тебе она не думала! Ты для комиссии — среднестатистический кадр, на которого, в случае чего, надо рассчитывать по норме радиофаг, койко-место и сумму компенсации за инвалидность! В этой комиссии половина — ядерщики, которые когда-то сами рвали у правительства деньги под дикие проекты. А половина — надутые чиновники, временщики… Если случится что, то чиновники отговорятся тем, что их ввели в заблуждение специалисты! А эти самые специалисты быстро уверят общество, что наука и прогресс требуют жертв. Все эти господа виновны и в Чернобыльской катастрофе, и в Курской! Хоть один из них лишился звания или, не дай Бог, сел в тюрьму? То-то же… В Европейской России уже негде жить, а господа академики продолжают убаюкивать общественное мнение. И под эту сладостную колыбельную мы с тобой навеки закроем глаза. Если не уедем! Уезжай, прошу тебя… Сибирь велика и пару катастроф выдержит.

Мария остановила «хонду», уронила голову на баранку. Шемякин снова закурил и молчал, выдувая горький и едкий дым в полуопущенное окно.

— У меня мама, — сказала Мария. — И дядя. Куда я с ними?

— Устроишься — вызовешь, — сказал Шемякин. — Сейчас надо просто выжить. Элементарно. Как выживают крысы или трава.

— А может, — с сомнением сказала Мария, — комиссия права, Берт? Что, если твои сведения… Или догадки? Что, если они ошибочны?

— Узнаю родимую расейскую беспечность, — вздохнул Шемякин. — Огонь уже пятки лижет, а мы все дискутируем: пожар это или не пожар? Тушить или сам потухнет?

— Тогда я не понимаю, почему ты до сих пор молчал? Знал и молчал… И собирал чемоданы!

— Не мог я с тобой откровенничать… Это теперь ты — близкий человек. А потом — не молчал! Комиссия, кстати, приезжала по моему письму. Раньше-то на наши письма никто не отвечал… Лет десять назад, когда я был молодой и глупый, связался с общественным экспертным советом — был тогда такой в Твери. Независимая группа ученых разных специальностей. Меня, правоверного ядерщика, в несколько месяцев перековали… Кстати, именно этот совет в свое время добился отмены правительственного решения о расширении станции. Если бы не эти люди… В Удомле стояло бы восемь блоков. Восемь! Так вот, эти настырные ребята из совета, остановив строительство, отослали депешу академику Валикову — мол, необходимо закрывать станцию совсем. Валиков тогда даже не ответил. А меня вызвали в первую часть и сказали: или я работаю дальше и не лезу не в свои дела, или вылетаю с работы с волчьим билетом. А я только женился, подписан новый контракт… Ну, и заткнулся. Общественный совет потихоньку разогнали. Кого — на повышение, кого — в длительную командировку… Между тем общественный совет как раз и определил предел работы станции в десять лет. Сейчас этот срок кончается. Потому и пригнали комиссию разбираться с моей кляузой, что помнят господа академики о сроке, помнят!

— А что может случиться? — спросила Мария.