Эмили Локхарт - Виновата ложь

— Принцессу Ириску?

— Да.

— Я сходила по ней с ума.

— Однажды ты меня даже ею ударила.

— Ты заслужила! — Миррен счастливо припрыгивает. — Она в Уиндемире?

— Что? Нет. Я послала ее тебе по почте. Еще зимой.

Сестра нахмуренно смотрит на меня.

— Я не получала ее, Каденс.

— Кто-то расписался о доставке посылки. Что твоя мама с ней сделала, запихнула в шкаф, не открывая?

Я шучу, но Миррен кивает:

— Возможно. У нее навязчивая идея. Постоянно моет руки, снова и снова. И заставляет делать то же самое Тафта с близняшками. Все убирает и отмывает так тщательно, будто в раю есть специальное место для тех, у кого безупречно чистые полы. И пьет она слишком много.

— Моя мама тоже.

Миррен кивает.

— Не могу на это смотреть.

— Я что-нибудь пропустила во время вчерашнего ужина?

— Я не ходила. — Она направляется к деревянной дорожке, ведущей от Каддладуна к маленькому пляжу. Я следую за ней. — Я же сказала, что этим летом не собираюсь туда ходить. А ты почему не пошла?

— Мне было плохо.

— Мы все знаем о твоих мигренях, — произносит Миррен. — Тетушки говорили.

Меня передергивает.

— Не жалей меня, ладно? Никогда. Меня от этого тошнит.

— Разве ты вчера не принимала свои таблетки?

— Они меня вырубили.

Мы дошли до малого пляжа. Обе снимаем обувь и идем по влажному песку. Миррен касается панциря мертвого краба.

Я хочу сказать ей, что моя память ненадежна, что у меня черепно-мозговая травма. Хочу расспросить о лете-номер-пятнадцать, заставить рассказать то, о чем не хочет говорить мама или чего она не знает. Но Миррен такая жизнерадостная. Не хочу, чтобы она испытывала ко мне еще больше жалости.

И я еще немножко злюсь из-за того, что она не отвечала на письма — и из-за потери дурацкой куклы, хоть и знаю, что это не ее вина.

— Джонни и Гат в Рэд Гейте или они спали в Каддлдауне? — спрашиваю я.

— В Каддлдауне. Боже, они такие лентяи. Я будто с гоблинами живу.

— Так заставь их вернуться в Рэд Гейт.

— Ни за что, — смеется девушка. — И ты… больше никакого Уиндемира, ладно? Переедешь к нам?

Я качаю головой:

— Мама не разрешает. Я спрашивала ее сегодня утром.

— Да ладно, она должна отпустить тебя!

— Она страшно печется обо мне с тех пор, как я заболела.

— Но это было почти два года назад.

— Да. Она наблюдает, как я сплю. И читает лекции о том, что я должна больше общаться с дедушкой и малышней. Должна соединиться с семьей. Натянуть улыбку.

— Это такой бред. — Миррен показывает мне горсть фиолетовых камушков, которые насобирала. — Держи.

— Не нужно, спасибо. — Не хочу брать ничего, что мне не нужно.

— Пожалуйста, возьми их, — просит она. — Я помню, ты всегда искала фиолетовые камушки, когда мы были маленькими. — Она протягивает ко мне руку. — Я хочу возместить за принцессу Ириску. — В ее глазах блестят слезы. — И за письма, — добавила девушка. — Я хочу подарить тебе что-нибудь, Кади.

— Ладно, раз уж так, — говорю я. Подставляю руки, чтобы Миррен пересыпала камушки. Затем прячу их в карман своей кенгурушки.

— Я люблю тебя! — кричит она. После чего поворачивается к морю. — Я люблю свою сестру Каденс Синклер Истман!

— А ты не перегибаешь? — Это Джонни спускается по ступенькам, босой, на нем старая фланелевая пижама в тиковую полоску. На нем также широкие темные очки и солнцезащитный крем на кончике носа.

Лицо Миррен вытянулось, но лишь на мгновение.

— Я выражаю свои чувства, Джонни. В этом суть живого, нормального человека. Слышал об этом?

— Ладно, живой-нормальный человек, — говорит он, слегка пихая ее в плечо. — Но не обязательно делать это так громко и на заре. У нас еще все лето впереди.

Она выпячивает нижнюю губу.

— Кади здесь лишь на четыре недели.

— Я не могу спорить с тобой в такую рань, — вздыхает Джонни. — Я еще не пил свой пафосный чай. — Он наклоняется и заглядывает в корзинку для белья у моих ног. — Что там?

— Картинки с цветами. И несколько моих старых рисунков.

— И что они там делают? — Джонни садится на камень, и я устраиваюсь рядом.

— Раздаю свои вещи. Еще с сентября. Помнишь, я отправила тебе полосатый шарф?

— О да.

Я рассказываю, что отдаю вещи нуждающимся, нахожу им подходящее пристанище. Говорю о благотворительности и о своих сомнениях в ценности маминого материализма.

Я хочу, чтобы Джонни и Миррен поняли меня. Меня не нужно жалеть из-за нестабильного настроения и странных болей. Я сама несу ответственность за свою жизнь. Живу в соответствии со своими принципами. Я принимаю решения и соглашаюсь на жертвы.