Харлан Кобен - Шесть лет

И что теперь? Я не мог просто войти. Там может быть Боб. Я старался держаться позади, но ребята моего роста не очень хорошо смешиваются с толпой. Мужчина в чёрном костюме показывал людям, где им припарковаться. Я остановился и попытался улыбнуться, как будто я направляюсь на похороны, что бы это не значило. Мужчина в чёрном костюме спросил:

— Вы на похороны Деверо или Джонсона?

Быстро сориентировавшись, я сказал:

— Джонсона.

— Можете припарковаться слева.

Я заехал на обширную территорию. Кажется, похороны Джонсона проходили у парадного входа. А для похорон Деверо был установлен тент позади. Я нашёл парковочное место в правом углу и заехал туда задом, что дало мне прекрасный обзор на тент Деверо. Если вдруг кто-то с похорон Джонсона или из персонала бюро заметит меня, я могу притвориться, что оглушён потерей, и что мне нужно побыть наедине с собой.

Я мысленно вернулся к последним похоронам, на которых присутствовал всего лишь шесть дней назад, в той самой белой часовне в Пальметто Блафф. Если проследить мою временну́ю линию, то получится, что между свадьбой в одной белой часовне и похоронами в другой будет шестилетний промежуток. Шесть лет. Я задумался, сколько дней за эти шесть лет я не думал, так или иначе, о Натали. И понял, что ни одного.

Ну а теперь самый главный вопрос — какими были эти шесть лет для неё?

Длинный лимузин подъехал к тенту. Ещё один странный ритуал процедуры похорон: единственный раз мы получаем возможность прокатиться в машине, которую приравниваем к роскоши и достатку, когда умирает любимый человек. А с другой стороны, какой ещё момент для этого подходит лучше? Двое мужчин в тёмных костюмах подошли к лимузину, открыли двери, как это делают на красных ковровых дорожках, и помогли выйти стройной женщине за тридцать. Она держала за руку длинноволосого маленького мальчика, которому на вид было шесть или семь лет. Он был одет в чёрный костюм, который показался мне ужасно пошлым. Нельзя одевать маленьких мальчиков в чёрные костюмы.

Очевидное не доходило до меня до сего момента: у Отто может быть семья. У Отто могла быть стройная жена, с которой он делил постель и мечты. У него мог быть длинноволосый сын, который любил его и играл с ним в мяч на заднем дворе. Из машины начали выходить другие люди. Пожилая женщина плакала навзрыд в носовой платок, скомканный в руке. Её практически несла пара, которым на вид было по тридцать лет. Мать Отто и, возможно, родные брат и сестра, не знаю. Семья встала перед палаткой и начала приветствовать присутствующих на похоронах. Они явно были опустошены, это было заметно по их движениям и лицам. Маленький мальчик выглядел потерянным, сбитым с толку, испуганным, как будто кто-то подкрался к нему и ударил в живот. Этим кто-то был я.

Я сидел абсолютно неподвижно и думал об Отто, как об отдельно взятом человеке. Я-то думал, что его убийство было личной трагедией, конец одинокой человеческой жизни. Но никто на самом деле не одинок. Отголоски смерти, эхо.

В конце концов, как бы ни было тяжело наблюдать результат своих действий, это не меняло того факта, что они были оправданными. Я сел ровнее и начал рассматривать присутствующих. Я ожидал, что они будут выглядеть, как актёры на кастинге для фильма о клане Сопрано. Тут были и такие, не спорю, но в основном толпа была разношёрстной. Они жали семье руки, обнимали их, целовали. Некоторые надолго задерживались в объятиях, некоторые ограничивались быстрым похлопыванием по спине. В какой-то момент женщина, которую я определил, как мать Отто, едва не упала в обморок, но двое мужчин подхватили её.

Я убил её сына. Эта мысль была одновременно и очевидной и невероятной.

Подъехал ещё один лимузин и остановился прямо перед семьёй. Казалось, что на мгновение все замерли. Двое мужчин, похожих на нападающих Нью-Йорк Джетс, [16] Нью-Йорк Джетс (New York Jets) — профессиональный клуб американского футбола, выступающий в Национальной футбольной лиге. Команда была основана в 1960 году. открыли заднюю дверь. Из неё вышел высокий, худощавый мужчина с зачёсанными назад волосами. Толпа начала шептаться. Думаю, мужчине было около семидесяти, и выглядел он неопределённо знакомым, но я не смог понять откуда. Он не встал в конце очереди, наоборот, очередь расступилась перед ним, словно Красное море перед Моисеем. У мужчины были тоненькие усики, как будто нарисованные чернилами. По пути к семье он кивками отвечал на приветствия и рукопожатия.