Шамиль Идиатуллин - Варшавский договор

– Вскрытие покажет, – ответил охранник, и Неушева опять закрутила головой. Но неведомый котенок был для нее важнее любого вскрытия. Дите ведь совсем, боже мой, подумал Соболев, – оттого и храбрая такая. Будь постарше, впрямь под вскрытие угодила бы.

Захаров довольно бойко поднялся, проигнорировав протянутые с двух сторон руки, и вопросительно посмотрел на Соболева. Соболев изобразил губами: «Вечером». Захаров чуть кивнул и сказал:

– Давайте-ка я вас провожу, Гульшат Сабирзяновна. Защитник из меня, как показывает практика, никакой, но уболтать охрану или милицию – виноват, полицию, – буде они попадутся на пути, я, надеюсь, сумею.

Неушева покивала, снова рассыпалась в благодарностях, подхватила богатую шубу и нетерпеливо зацокала каблучком у порога. Захаров церемонно пожал руку Соболеву и охраннику. которому что-то вполголоса сказал, – тот так же вполголоса ответил, – протяжно посмотрел на хлыща, перекинул пальто через руку и вышел, пропустив Неушеву. Через секунду она сунула голову в дверь, прозвенела: «Спасибо большое, до свидания!» – и уцокала прочь.

Соболев с облегчением сполз на ближайший стул и спросил:

– Менты допрос где ведут, в приемной?

– Ну, пока намереваются, но, думаю, остановят выбор именно на приемной, – ответил охранник, выйдя наконец из темного угла. – Простите, у вас часом ручки с бумажкой не будет?

Соболев, подивившись несколько вычурному строю фраз, подумал, кивнул, пошарил по карманам, выдрал двойной листок из блокнота и протянул охраннику вместе с одним из карандашей, которые вечно таскал с собой. В первой командировке случайно получилось, а потом стало традицией. Охранник кивнул в ответ, сел на стул, чуть отставив ногу, буркнул что-то типа «Сейчас» и быстро зачиркал по листочку. Стих потребовалось записать или философское умозаключение вселенского масштаба. Не снимая перчаток, которые успел зачем-то натянуть. Недаром говорят, что охранная работа по интеллектуальной нагрузке уступает разве что депутатской. Кроссворды увеличивают словарный запас, постоянные размышления углубляют познание себя и мира, наблюдение за всем на свете выращивает логические навыки и чуткость к гармонии, а требования гигиены засталвяют писать в перчатках. Даже лицо охранника, которое Соболев наконец рассмотрел, светилось живостью, умом и загаром. Или солнышком, залившим зал сквозь просторные окна. Чего-то меня в архивную стилистику бросило, надо печенку проверить, подумал Соболев с неудовольствием и спросил:

– А что, в приемной телефоны работают?

– Прошу прощения? – изысканно осведомился охранник, добивая второй листочек. Скоропись у него даже в перчатках была завидная.

– Ну, вы сказали, что Гульшат Сабирзяновне соседи позвонили – а я так понял, тут вся электрика накрылась, в том числе телефония.

Охранник лихо добил страничку, поднял голову, пожал плечами и объяснил, осторожно закидывая ногу на ногу:

– Дело в том, что они раньше успели позвонить. А сейчас, по всей видимости, дозвониться уже не могут.

– Бедный кот, – сказал Соболев.

И тут дырявый хлыщ приподнял голову, пометался глазами по охраннику и рявкнул:

– Таксофон!

– Чего? – настороженно уточнил Соболев, готовый к тому, что хлыщ отвлечет их внимание да и бросится с очередным припасенным ятаганом наперевес.

Охранник, не исключено, испугался того же. Он встал, убирая писчие принадлежности в карман, и смерил хлыща длинным взглядом.

– Фраи-то по почте?.. – непонятно начал хлыщ.

Охранник шагнул к нему и коротко, но сильно ударил кулаком под ухо.

Хлыщ мотнул головой и со стуком уронил ее на стол.

Соболев тоже вскочил, не понимая.

– Сам ты таксофон, – сказал охранник с презрением, потирая костяшки. – Еще обзывается, гаденыш.

– Мужик, ты чего вообще? – спросил Соболев, не зная, что делать. Резкость и прозорливость собеседника пугала. Или это не прозорливость, а он с самого начала намеревался кулачками поработать, потому перчатки и надел?

– Я прошу прощения, – сказал охранник. – Не сдержался.

Она развернулся и пошел к выходу, стараясь не хромать. Что значит хорошая обувь – в ней и хромоножке легче.

Соболев туповато смотрел, как охранник подбирает и отряхивает брошенную, оказывается, у порога куртку – не форменную, кстати, лишь похожую. А его ботиночки с корявыми форменными берцами, как говорится, рядом не валялись. Зато с хлыщевскими валялись. Совсем рядом. А теперь вот хлыщ рядом валялся. В ботиночках.