Ник Гоуинг - Петля

Второй такой же удар заставил Полякова вновь уткнуться во что-то головой. Резкое движение сдвинуло повязку на глазах, и он углядел три пары армейских башмаков и приклады автоматов между ними. Затем сквозь драные занавески и изморозь, осевшую на окнах заднего стекла, он различил всполохи голубого света на фасадах. «Скорая» свернула опять в сторону, затем круто обогнула угол. Только твердая рука невидимого ему боевика не дала Полякову скатиться с носилок. Наконец шофер нажал на тормоза, и машина резко остановилась.

Поляков лежал недвижимо. Его тошнило, и этим обстоятельством он был обеспокоен больше, чем мыслями о побеге. Он слышал, как открыли заднюю дверцу. Машину качнуло, когда из нее кто-то выпрыгнул.

— Накрой его простыней. — Распоряжение поступило от стоящего внизу, и можно было понять, что они находятся в каком-то дворе. Один из боевиков в ответ грубо перевернул Полякова на спину. Затем закрыл туловище пленника вонючей окровавленной простыней, будто подобранной с пола в скотобойне.

Поляков почувствовал, как закачались носилки, когда их подхватили и понесли в здание. Одна за другой громко захлопали двери.

Из-под простыни Полякову был виден рассеянный свет ярких ламп. Затем в нос ударил запах формальдегида. Это сразу напомнило кошмары военного госпиталя в Кабуле и Эль-Сальвадоре, где он производил опознание изрешеченных пулями коллег по КГБ. Он вспомнил еще, как мумифицировали и закладывали в пластиковые мешки покойников для отправки в Иркутск, или в Томск, или в Волгоград. Коллеги по КГБ и армейцы прозвали их «черными тюльпанами».

Поляков почувствовал, что носилки повернулись на триста шестьдесят градусов. Ноги коснулись гладкой поверхности. Он слышал, как двое кряхтели от напряжения по сторонам носилок. Затем Полякова скатили с брезента, будто он был мешком с картошкой. Он застыл в неудобной позе на чем-то жестком и холодном, похожем на мрамор.

Грязная простыня больше не покрывала его. Но повязка на глазах оставалась. Ему казалось, будто он находится в пустом открытом помещении. Он ничего не видел, только слышал, как капает из крана вода. Отсчитал минуту. Еще, еще… Уже пять. Поляков чувствовал себя уязвленным и беззащитным, мысли возвращались к событиям, произошедшим час назад. Псих, назвавший себя Барсуком, хорошо знал, за кем охотится. Он следил за Поляковым с того самого момента, как пробил пулей потолок, а сам возник на подиуме.

Щелчок пальцами нарушил тишину, и он слышал, как бандюги тихонько отошли. Затем зашарили по полу башмаки — кто-то приближался к Полякову. Шаги стихли совсем рядом, с левой стороны, у самого уха. Сердце Полякова учащенно билось, его толчки отдавались в гортани, даже в пересохшем рту. Он ждал, что неведомо чьи руки сейчас схватят его за горло. Или же всадят пулю в голову. Но лезвие полоснуло по веревкам, связывавшим его руки, и с его глаз стянули повязку.

— Ты, кажется, так ничего и не понял. — Поляков узнал голос. — У меня не было другого выхода, только силой я мог заставить тебя действовать в соответствии с моими желаниями.

Марченко.

Генерал возвышался над Поляковым, будто лев над добычей. Олег Иванович закрыл глаза, по телу пробежала дрожь. Внезапно он понял причину странного приглашения Наташи в ресторан. Хотя никаких оснований для этого не было.

— Олег Иванович! Судя по всему, ты не оценил моего предложения там, в Сандунах. Многих вещей ты не понимаешь, некоторых просто не знаешь. Но в том мире, где командую я, мои приказы должны исполняться беспрекословно. И тебе не удастся ускользнуть так неблагодарно, как ты это сделал тогда в бане, товарищ, не сказав даже «до свиданья».

Марченко снова щелкнул пальцами. Ординарец подтянул тело Полякова вверх, чтобы он мог сидеть. Бывший полковник протер глаза, провел пятерней по волосам и попытался привести мысли в порядок. Только теперь он понял, где находится.

— Виктор Петро…вич!

Он был слишком потрясен увиденным, и даже имя Марченко не смог сразу произнести. Он сидел на мраморной скамье… в морге, в окружении шести десятков трупов, одетых и раздетых, мужских и женских, чьи неживые лица выражали либо страх, либо умиротворение. Полякова замутило от вида стольких мертвецов вокруг. От запаха формальдегида.

— Где я? — спросил он, чувствуя, как подкатывает к горлу вся съеденная в «Баку» пища и что каждую минуту его может вырвать.

— Это обитель моей новой власти, — сказал Марченко. — Ты должен понять. Моя жизнь не ограничивается деятельностью генерала КГБ и вверенным мне управлением на Лубянской площади.