Ник Гоуинг - Петля

В сгустившихся сумерках генерал заметил, как Таня вытерла слезу.

— Саша пишет, — продолжала она, — что люди раньше уважали ее. Но она спрашивает: чего стоят теперь наши ядерщики? У них пустые желудки, а температура снаружи тридцать пять и снег идет. Саша пишет, что на свою зарплату она может купить два килограмма сосисок, банку сметаны, мороженой рыбы, маргарина и все. Она могла бы зарабатывать в четыре или пять раз больше, если бы продавала на улицах порнографию… Виктор Петрович, это ужасно. Это трагедия. Неужели к этому нас привела ленинская великая социалистическая революция?

Марченко смотрел ей в лицо.

— Ты должна понимать, моя дорогая. Все это ушло в прошлое: социализм, ленинизм, большевизм. Мы с тобой были хорошими коммунистами. Такими, пожалуй, и остались. Но я втолковываю тебе уже несколько месяцев, что за стенами нашего поселка мир изменился. Сейчас мы должны идти своим путем и принимать на себя весь риск нашей деятельности. Нет уже партии, которая могла бы нас защитить. Десятилетиями мы жили в соответствии с идеологией. Подчинялись ей. Это была единственная возможность выбраться наверх и приобрести такую дачу, как эта. Но теперь…

Мысли Марченко куда-то уплыли. Он держал стакан и смотрел на полыхающие угольки. Затем сделал большой глоток коньяка в надежде заглушить чувство тревоги. Донесения агентов КГБ и телеграммы со всех концов России, лежавшие у него на столе, обрисовывали безрадостную картину. В них говорилось об угрозе восстаний, военных бунтов в масштабах непостижимых.

— Но с самой Сашей все в порядке? — спросил он Таню, спохватившись.

— Да, так же и с нашей внучкой.

Марченко понимал, что, как и любая русская мать, Таня просто раскудахталась вокруг дочки. Из-за этого зимнего одиночества в Архангельском она, должно быть, много раз читала и перечитывала письмо Саши.

— Я думала, Виктор Петрович. Мы должны…

Резкое дребезжание телефонного звонка прервало Таню. Это мог быть только Зорин. Таня поднялась было, но Марченко, как инспектор уличного движения, поднял руку и покачал головой. Жена застыла в неловкой позе, аппарат продолжал трезвонить. Помедлив, она снова села в украинское кресло-качалку с высокой спинкой и уставилась на дотлевающие угли.

Звонки не прекращались, но оба не двигались. Марченко глянул из бокового окна на перины снега, сверкавшего в свете полной луны. Он увидел лисицу, перебегавшую поляну в поисках добычи. Затем услышал веселый лай щенков где-то в темном бору Архангельского.

— Поляков принадлежит мне, а не Зорину, — пробормотал Марченко, допив остатки коньяка.

Телефон наконец замолчал.

Генерала охватил страх. Этот пароксизм опасности появился только сейчас из-за того, что мог обнаружить Зорин. Марченко всегда был уверен: секреты Архангельского — это его и только его секреты. Но теперь из-за постоянных попыток опорочить Виктора Петровича действия Зорина вызвали первые тревожные сомнения.

За ночь телефон звонил раз шесть или семь. Марченко не брал трубку, решив, что если Зорин поведет себя вызывающе, он сошлется на обычные технические неполадки сельской связи, особенно частые зимой. Утром он сообразил: чушь собачья, при чем тут село и зима, связь-то была не просто столичная, а и специальная. Опять сделалось страшно.

Но понял он и то, что и Зорин запаниковал. Прочность позиции заместителя Председателя и его надменное поведение определялось в значительной мере теми, кто находился выше него, подобно прежнему Председателю КГБ Владимиру Крючкову. Теперь почти все эти закадычные друзья и покровители либо уволены в отставку, либо находятся в тюрьме после августовского путча против Горбачева. Пройдя положенные проверки, Зорин чувствовал себя во все нарастающей изоляции и ощущал шаткость своего положения.

Несмотря на то, что его прямой телефон к Марченко с утра стал трезвонить, генерал продолжал игнорировать эти сигналы. Его помощник и секретарь получили инструкцию: если позвонят по городскому, говорить, что его еще нет на месте.

Единственной картой Марченко являлся Поляков, и Виктор Петрович думал, как наилучшим образом разыграть ее. Он пролистал потрепанные страницы своей записной книжки и приготовился набрать номер квартиры Олега. Но, подняв трубку, спохватился. КГБ, конечно, разваливался, но Зорин мог предусмотрительно подключить аппарат Марченко к прослушке. Он положил трубку и надел тяжелое пальто.

Дорога по лабиринтам коридоров, семь этажей на лифте и затем мимо охраны на Лубянскую площадь заняла три минуты. Дальше по подземному переходу и по Пушечной, мимо очередей на троллейбус, к уличному телефону напротив закусочной на углу Рождественки — еще шесть минут.