Ник Гоуинг - Петля

Главарь банды отскочил, отодвинув окровавленные и изрешеченные тела товарищей. Порыв морозного воздуха приподнял коридорные занавески и шевельнул края одежды мертвых. Старший ругнулся. Потихоньку он обратился к Аллаху за помощью. Где же Поляков?

Лидер вытащил вперед мальчишку в тюбетейке и зашептал ему на ухо. Мальчонка встал на колени, затем лег на пол. В полутьме мальчишка продвигался на животе, пока не прильнул глазами к нижней части дверной рамы так, что мог заглянуть. Послышалось клацанье металла — очевидно, в ружье вставлялась вторая обойма.

Поляков углядел глаза пацана и не выстрелил. Главарь потянул своего разведчика за штаны назад.

— Там только один человек, — прошептал мальчишка. — Он снаружи вагона, как там держится, не знаю… — Старший погладил его по голове. — Он смотрел в окно… и его ружье нацелено сюда.

Главарь слушал, а поезд тем временем пробирался по стрелкам с пешеходной скоростью. Ашхабадский экспресс подошел к остановке точно в свое время. Соучастники, находившиеся впереди, наверняка подстроили так, чтобы сигнал был красным, и старший в поезде узбек знал, что светофор загорится зеленым только по его указанию. Время было дорого. Железнодорожный диспетчер в Рязани не будет ждать и запросит причину задержки, едва только она наметится.

А Поляков снаружи висел, цепляясь руками за ледяную оконную раму, и его трясло. Опустив окно и протискиваясь сквозь него с «драгуновым», он здорово рисковал: могли запросто изрешетить пулями, досталось бы и от осколков стекла. Слава Богу, обошлось. И вот он держался за алюминиевую панель, и на нем были только спортивные штаны, тапочки. Постоянную угрозу представлял любой встречный, и московский экспресс вполне мог сбить и швырнуть как связку старого тряпья на снег.

Каким-то чудом он домашней туфлей нащупал маленький выступ на верхнем краю прикрепленной к вагону доски с названием поезда. Удерживаясь левой рукой за оконную раму, правой он поместил «драгунова» на край окна и держал его нацеленным на разбитую дверь купе. Он выжидал. Он видел тела двух узбеков, валяющихся в коридоре, и считал, что у него есть приличный шанс разделаться с оставшимися. Но был не очень надежный шанс уцелеть самому. Эта схватка оказалась проверкой воли и уменья. Проверкой высшей подготовки в стрельбе и находчивости, обретенных в ходе службы в КГБ. Но он чувствовал, как с каждой секундой тепло уходит из тела. А с ним и то малое преимущество, которое он, может быть, еще имел.

Он услышал грохот за несколько мгновений до того, как увидел первые огни приближающегося треугольника локомотивных фар. В мозгу как бы щелкнуло: есть всего десять секунд, не больше. Либо он должен прыгнуть на замасленный ледяной балласт железнодорожного пути, либо забраться в купе, и тогда узбеки «Калашниковыми» разнесут его в клочья.

Рельсы на соседнем пути начали дрожать. Замерзшие мозги пытались что-то придумать и как-то прореагировать за эти доли минуты, но мускулы были парализованы. Поляков закрыл глаза и положился на волю случая и собственную интуицию. Он отцепился от оконной рамы, сделал все возможное, чтобы удержать «драгунова», оттолкнулся от вагона и упал, как учили, на спину.

Маленькие льдинки хрустнули под его телом, в то время как рядом проревели турбины электролокомотива. До пояса обнаженный, Поляков заорал, в кожу впились острые камни балласта и ледяных осколков.

Экспресс громыхал мимо, сорвав зарядный магазин с «драгунова» и выбив оружие из рук. Вагон над Поляковым качнуло, он услышал узбекские «АК-47», поливающие свинцом то, что осталось от его купе. Он взглянул наверх, на сверкающую ленту оконных огней встречного поезда, несущегося со скоростью сто двадцать километров в час. На фоне чернильного неба он видел, как летят трассирующие пули между двумя составами. Испуганные вопли рвались в воздухе. Вместе с пулями пассажиров московского экспресса безжалостно косили разбитые оконные стекла.

Поляков слышал скрежет колес: машинист пытался тормозить. Один за другим громыхнули три взрыва, пули узбеков могли пробить газовые резервуары поезда или же кипятильников, работавших на каменном угле. Визг тормозов и крики перепуганных пассажиров все еще слышались в черной зимней ночи, пока не прекратились сами собой. Оставалось недолго до полной остановки, и ужасающие вопли тонули в шуме налетевшего ветра.

Поляков отчетливо сознавал, что если немедленно предпримет меры по собственной защите, то может спастись, даже полуголый на морозе и ветру. Он лег на землю и по-пластунски пополз к ступенькам в конце вагона. Он двигался в клубах теплого пара, окутавшего колеса, затем остановился. Вверху над ним рыдала в тамбуре женщина, похоже, «его» проводница. Послышался звук открываемой двери, последовал единственный выстрел из пистолета, тяжелый шлепок упавшего тела, и наступила тишина.