Уильям Хортсберг - Сердце ангела. Рассказы

Движение было редким, и мне захотелось дать им форы пару кварталов, поэтому я, не включая фар, следил в заднее зеркальце за тем, как такси разворачивается на 138-й улице и направляется назад по Седьмой в направлении ко мне. Я отпустил их вперед, затем включил фары и отъехал от тротуара.

Я преследовал такси до 152-й, где оно свернуло налево. Посреди квартала такси остановилось у одного из Гарлемских «риверхаусов». Я проехал дальше до Мэйком-плейс, свернув к центру и, обогнув жилой микрорайон, вырулил обратно на Седьмую. Почти на углу, перед открытой дверью, я увидел такси. На заднем сиденье никого не было. Туте взбегал вверх по лестнице, очевидно, спеша избавиться от куриной лапы. Я выключил передний свет и встал бок о бок рядом с припаркованной у тротуара машины таким образом, чтобы видеть такси. Довольно быстро Туте вернулся. Он нес на плече красную клетчатую сумку из брезента для кегельбанных шаров.

У Мэйком-плейс такси свернуло налево и продолжало двигаться к центру от Восьмой-авеню. Я держался в трех кварталах позади, не упуская его из виду всю дорогу до Фредерик Дуглас-серкл, где машина свернула на восток по 110-й и прошла вдоль северной стены Центрального парка до того места, где Сент-Николас и Ленокс-авеню начинают расходиться. Проезжая мимо, я увидел Тутса, держащего в руках бумажник в ожиданий сдачи.

Резко свернув влево, я встал на углу Сент-Николаса и успел пробежать назад до 110-й вовремя, чтобы заметить отъезжавшее такси и удаляющуюся фигуру Тутса Суита, силуэт, скользнувший в чрево темного и молчаливого парка.

Он держался дорожки, идущей по западному краю Гарлем-Меер, появляясь и исчезая в конусах света, отбрасываемого уличными фонарями, подобно Джимми Дэранте [13] Дэранте, Джимми (1893–1980). Американский комик, пользовавшийся успехом в ночных клубах. Был узнаваем благодаря своему хриплому голосу, широкому носу и поношенной шляпе. Участвовал в Бродвейских шоу и снимался в кинофильмах. , прощающемуся с миссис Калабаш. Я шел за ним, прячась в тени, но Туте Суит ни разу не оглянулся. Он торопливо шагал по краешку водоема и вскоре исчез под аркой Хаддлстонского моста.

Тропинка петляла вниз, в глубокий овраг, где теснились деревья и кусты, совершенно скрывая его от города. Здесь было темно и очень тихо. На миг мне показалось, что я потерял Тутса, но вдруг услышал барабаны.

Я осторожно пробирался между деревьев, пока не достиг огромного камня, за которым и укрылся. В тусклом свете четырех свечей в блюдцах я насчитал пятнадцать человек. Трое барабанщиков играли на инструментах разной величины. Самый большой из них напоминал «конгу». По нему колотил голой рукой и маленьким деревянным молотком тощий, седовласый человек.

Девушка в белом платье выписывала в танце разные фигуры и полными пригоршнями рассыпала муку вокруг круглой дыры, выкопанной в утоптанной земле. Девушка повернулась, и ее лицо осветило пламя свечи. Это была Эпифания Праудфут.

Зрители покачивались из стороны в сторону, распевая и хлопая в такт барабанному бою. Несколько мужчин потряхивали погремушками из долбленых тыкв, а одна женщина извлекла яростное стакатто из пары железных трещоток. Я смотрел, как Туте Суит взмахивает маракатсами, словно Ксавьер Кугат, управляющий своим румба-бэндом. Пустая клетчатая сумка для кегельбанных шаров лежала у его ног.

Несмотря на холод, Эпифани плясала босая. Когда фигуры были завершены, она отпрыгнула назад, поднимая белые, как у призрака, руки над головой, словно вещающий судьбу пророк. Ее похожий на приступы эпилепсии танец вовлек в себя всю толпу.

Тени метались в неровном пламени свеч. Демонический бой барабанов околдовал танцующих своими пульсирующими чарами. Глаза их закатились в глазницах, слюна пенилась на поющих заклинания губах. Мужчины и женщины стонали, прижимаясь к друг другу, а белки глаз блестели на потных лицах подобно опалам.

Кто-то играл на детском свистке. Барабаны ворчали и рычали, ритм их был настойчивым, как жар, вовлекающий тело в лихорадочный транс. Одна из женщин рухнула на землю и принялась извиваться, как змея.

Белое платье Эпифани прилипло к ее молодому влажному телу. Она потянулась к плетеной корзине и вытащила из нее петуха со связанными ногами. Птица гордо подняла голову, и гребень ее приобрел при свете свеч кроваво-красный оттенок. Танцуя, Эпифани водила белым оперением по своим грудям, и, кружась среди толпы, ласкала птицей каждого. Пронзительный петушиный крик заставил замолчать барабаны.