Виктор Михайлов - Бумеранг не возвращается

— Будь осторожен, Степан! — ответил Каширин и положил трубку. Его острый слух уловил, как легко, почти бесшумно, к дому подошла машина и хлопнула дверка. Он встал, пошел в прихожую, открыл дверь и вместе с офицером связи вошел в кабинет.

Телеграмма была лаконична: «НАХОЖУСЬ ЛЕНИНГРАДСКОМ ЭКСПРЕССЕ тчк ЖДУ УКАЗАНИЙ ПОЧТОВОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ВОКЗАЛА тчк».

Полковник сел за стол и написал ответ: «СОПРОВОЖДАЙТЕ тчк ПОДДЕРЖИВАЙТЕ СВЯЗЬ тчк ПРИНИМАЙТЕ МЕРЫ ТОЛЬКО ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОМ СЛУЧАЕ тчк».

— Отправьте немедленно!

— Разрешите идти?

— Идите!

Закрыв дверь за офицером связи, полковник погасил лампу на столе в кабинете и прошел в спальню. Кажется, можно было отдохнуть, но… решительно и настойчиво опять прозвучал телефон.

Сняв трубку, Каширин с недоумением услышал взволнованный голос:

— С вами говорит полковник Крылов. Не знаю, быть может и не следовало вас беспокоить в такой поздний час, но мне кажется, что это очень важно…

— Что случилось? — проникаясь волнением Крылова, спросил полковник.

— В десять часов вечера на мою дочь было совершено покушение с целью ограбления…

— Что с ней?

— Жизнь ее вне опасности.

— Она в сознании?

— Да. Я говорю от Склифосовского.

— Хорошо, я сейчас приеду, — сказал полковник и, позвонив в гараж, потребовал машину.

Когда полковник Каширин приехал в институт имени Склифосовского, он уже не застал Крылова, а Машенька заснула.

Дежурный врач, пожилая женщина, грубоватая, как большинство сердечных людей, скрывающих свою мягкость за нарочитой грубостью, вышла к нему в приемную:

— Вас интересует Мария Крылова? Небольшое травматическое повреждение. Девушку спасла теплая меховая шапка. Удар был сильный…

— Удар чем? — уточнил Каширин.

— Тяжелым предметом.

— Скажите, доктор, вы можете разрешить мне небольшую беседу с девушкой?

— Она только сейчас уснула.

— Вот мой телефон. — Каширин вырвал из блокнота листок и передал его врачу. — Я прошу, как только вы сочтете это возможным, позвонить мне. — Полковник посмотрел на часы и, почувствовав непреодолимую усталость, решил ехать домой.

В девять утра Каширин побрился, принял душ и, как всегда, бодрый и свежий, вышел на улицу по сигналу машины.

Непогода улеглась. Было солнечно и безветренно. Выпавший за ночь снег больно слепил глаза. В обычные шумы проснувшегося города, словно птичий перехлест, врезался звон скребков и лопат.

Каширин постоял у подъезда. На чистом морозном воздухе дышалось легко. Подумал и, отпустив машину, пошел пешком. Придя в Управление, у себя на столе полковник нашел обстоятельный ответ МУРа на телефонный запрос по делу покушения на Марию Крылову:

«…Удар был нанесен в затылочную часть головы бутылкой. Следователем Куприяновым была найдена эта бутылка в снежном сугробе. Обнаруженные на бутылке отпечатки пальцев были сфотографированы. Оказалось, что некоторые пальцевые узоры чрезвычайно характерны, к тому же отпечаток одного из пальцев имел след рубца, проходившего через всю фалангу.

Проверка большого числа дактилокарт на зарегистрированных преступников позволила установить, что отпечатки пальцев на бутылке принадлежат Николаю Пряхину, 1916 года рождения, он же Борис Катков, он же Василий Лыньков, по кличке Васька Конь, осужденному согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 года. Бежал из места заключения в октябре прошлого года».

«Октябрь, ноябрь, декабрь, — мысленно подсчитал полковник, — три месяца такой негодяй на свободе!»

Вошел капитан Гаев и доложил:

— Звонили из института имени Склифосовского, просили вас, товарищ полковник.

— Когда экспресс прибывает в Ленинград? — спросил Каширин.

— В одиннадцать тридцать, — ответил Гаев.

Полковник посмотрел на часы. Времени достаточно, можно побывать у Крыловой.

— Если Никитин даст о себе знать, сообщите мне. Я буду в Управлении к одиннадцати тридцати, — распорядился полковник и вышел из кабинета.

Крылову поместили в отдельную палату. Сквозь большое, до самого потолка окно щедрые солнечные лучи заливали комнату. На столе около кровати стояла корзина пышных гортензий.

Маша встретила Каширина смущенной улыбкой, как бы говорящей: «Ну вот, опять я беспокою вас своими делами…» Она протянула ему руку, и полковник ощутил крепкое пожатие ее тонких горячих пальцев.

Смуглое, похудевшее лицо ее с легкой краской румянца на щеках, на фоне белоснежных бинтов, прикрывающих голову, казалось темным, как на фресках старинного новгородского письма.