Виктор Михайлов - Бумеранг не возвращается

Она открывает сумочку и достает ролик пленки. Замок сумочки издает громкий металлический звук. Роггльс открывает глаза и некоторое время непонимающе смотрит на Машу, затем глаза его приобретают знакомый теплый взгляд и в углах губ дрожит сдерживаемая улыбка. Он протягивает к ней руку, и она, по-своему понимая этот жест, молча вкладывает в его руку ролик. Роггльс так же, как и она сегодня утром, просматривает несколько кадров негатива, затем, уже не сдерживая улыбки, открыв чугунную дверку, швыряет ролик пленки в печь.

Подумав, он говорит:

— Пожалуй, это глупо — придет сынишка коменданта топить печь, найдет эту пленку и… Тогда мы оба с тобой окажемся в глупом положении. Пленку надо сжечь. — Он вновь открыл дверцу печи, нашел ролик и, развернув его, сунул кончик пленки в электрический камин.

Угрожающе шипя и искрясь, огонек поднялся по пленке, вот пламя подобралось к его руке. Роггльс швырнул в печь горящий остаток пленки и шумно захлопнул чугунную дверку.

У Машеньки на все хватило сил. У нее хватило сил прожить эти сутки, прошедшие со времени их последней встречи. Она, не чувствуя слабости, пришла сюда и протянула ему репродукцию чертежей. Но сейчас силы изменяют ей. На нее обрушивается такая лавина чувств, что Патрик едва успевает поддержать ее. У Машеньки кружится голова, и, не думая ни о чем, вся отдаваясь нахлынувшему чувству, она отвечает на его поцелуи, все больше и больше пьянея и теряя голову.

Патрик обнял ее и сказал — эта фраза запомнилась ей на всю жизнь, навсегда: «Прости меня, Машенька, за мою жестокость. Ты должна мне верить, девочка. Я джентльмен в лучшем смысле этого слова».

Роггльс посмотрел на часы и ужаснулся: сегодня в три часа он должен был передавать очередную корреспонденцию в агентство, часы передач были строго ограничены.

Они оделись и, закрыв дверь, вышли на крыльцо. Патрик сунул ключ за наличник двери в условленное место. Они вышли на просеку и торопливо зашагали к платформе. До отхода поезда оставалось пятнадцать минут. Посветлело. Сквозь серое мглистое небо временами проглядывало солнце. Совсем близко, за молодым подлеском, прогромыхал поезд и затих.

Вдруг Роггльс остановился посреди дороги и, хлопнув себя по лбу, вспомнил:

— Камин! Машенька, мы забыли выключить электрический камин!

Бросившись назад, он крикнул ей:

— Подожди меня, я сейчас!

Машенька смотрела ему вслед, пока он не скрылся за поворотом дороги. Патрик бежал в хорошем темпе, красивым, спортивным стилем, немного запрокинув голову назад, энергично размахивая согнутыми в локтях руками и высоко вскидывая колени. Она любовалась им, она любила его. Очень любила. Больше она сейчас не хотела думать ни о чем.

Против нее, слетев с изгороди, присела овсянка, чуть крупнее воробья, с желтой грудкой и темно-бурым хвостом. Мглистая завеса как бы разорвалась надвое, и острый солнечный луч прошел по дороге. Овсянка подняла голову навстречу солнцу и издала счастливую звонкую трель. Боясь вспугнуть птичку, Машенька стояла не шевелясь. «Много ли ей надо, солнечный луч — и она поет», — подумала Маша.

— А мне? Ох, как много надобно мне! — сказала она вслух и вспугнула пичугу.

Раскрасневшийся от бега, тяжело дыша, Патрик вернулся.

— Вот хорошо, что вспомнил! — сказал он, и, взявшись за руки, они уже вдвоем побежали к платформе. Зеленый огонек семафора и близкий звук сирены заставили их бежать еще быстрее, они едва успели, вскочив в вагон почти на ходу.

Всю дорогу Патрик был нежен и предупредителен. Маша чувствовала, что всем своим поведением, каждым словам и жестом Патрик хочет, заслужить ее прощения. И она простила его, она любила этого красивого, сильного и правда… жестокого человека.

Когда они вышли на площадь, Патрик взял такси, у него были считанные минуты, а Маша пошла к метро.

Около киоска «Союзпечать» стоял подросток и просматривал пленку для детского фильмоскопа. Увидев пленку в его руке, Машенька вспомнила о ролике пленки, который вот так же просматривал Роггльс. Она вернулась на площадь и в нерешительности остановилась.

«Зачем Патрик вернулся на дачу? А быть может, он сжег не ту пленку, что я принесла ему сегодня, и теперь, сидя в машине и вспоминая об этом, он смеется над моей глупой доверчивостью?» Эта мысль пришла к ней не сразу, она подбиралась к ее сознанию медленно и осторожно, но, поселив сомнение, она уже преследовала ее неотступно.

Направляясь опять на дачу, Машенька пробовала успокоить себя тем, что, рассказав обо всем отцу, она должна была представить доказательства, хотя бы пепел этого ролика пленки! Ну да, конечно! Она должна представить доказательства, — ей могут не поверить на слово!