Алистер Маклин - Темный крестоносец [Черный сорокопут Черный крестоносец]

Я не понял, какой он был породы, да мне было на это наплевать. Схватив за шкирку, я подтащил его к берегу ручья, который еще недавно пересек, и сбросил в воду там, где заросли были погуще. Мне показалось, что здесь он будет надежно скрыт от посторонних глаз, но зажечь фонарь, чтобы убедиться в этом, я не решился. Я прижал труп ко дну тяжелыми камнями, чтобы после дождя его не снесло на видное место, потом улегся на берег, опустил лицо в воду и лежал почти пять минут, пока боль, шоковое состояние и тошнота постепенно не отпустили меня, а прерывистый, лихорадочный пульс и тяжелый стук в ушах не утихли. Это были неприятные минуты.

Снять рубаху и майку было не просто, потому что рука уже начала распухать, но мне это удалось, и я промыл рану в проточной воде ручья. К счастью, вода была пресной. Промыть рану водой, подумал я, особенно важно, если собака была бешеной. Эффект примерно тот же, когда промываешь рану после укуса королевской кобры. Но думать об этом было все равно бессмысленно, поэтому я худо-бедно перебинтовал руку разорванной майкой, натянул рубаху, выбрался из ручья и направился дальше, вдоль рельсов. Нож теперь я держал в правой руке наготове. Меня трясло. Трясло от неудержимой ярости. Я не питал добрых чувств к кому бы то ни было.

Я уже почти выплел па южную часть острова. Деревьев здесь не было, только низкорослые кустики, торчащие там и тут. Спрятаться за ними было невозможно, разве что улечься плашмя на землю, а желания плюхаться плашмя у меня не было никакого. Но контроль над собой я окончательно не потерял, поэтому, когда луна вдруг вырвалась на свободу из облачного плена, я бросился на землю, за чахлый куст, который навряд ли мог служить падежным прикрытием и для кролика.

В блеске лунного света я смог убедиться, что мои утренние впечатления об острове, когда я смотрел на него с рифа, нуждаются в некоторой корректировке. Утренний туман слегка исказил истинную картину южного берега. Узкая полоска земли действительно опоясывала остров у основания горы, но в этой части она была куда уже, чем на востоке. Более того, по мере подхода к морю наклон ее не становился положе, а увеличивался. Это могло значить только одно: в южной части острова берег обрывается в сторону лагуны — возможно, даже отвесной скалой. О форме горы я тоже имел неверное представление, хотя со стороны рифа заметить это было невозможно: коническая крутая поверхность, казавшаяся издали абсолютно гладкой, оказалась практически рассеченной надвое, с южной стороны склона гигантской расселиной или ущельем, наверняка напоминавшим о катастрофе, когда северная половина горы исчезла в морской пучине. Из этой причудливой конфигурации следовало лишь то, что единственный путь с восточного на западный берег острова лежал вдоль узкой прибрежной полоски земли на юге. Она была не шире ста двадцати ярдов.

Прошло пятнадцать минут, а просвет в облаках стал в два раза шире, в то время как луна располагалась в самой его середине. Потому я решил сниматься с места. При таком освещении отходить назад или идти вперед значило одно и то же. Я решил двигаться дальше. Луне от меня досталось сполна. Я адресовал ей такие эпитеты, от которых вздрогнули бы не только поэты, но и торговцы на барахолке. Зато извинения и благодарности, в которых я рассыпался перед луной каких-нибудь две минуты спустя, пришлись бы им по душе.

Я медленно полз вперед на том, что осталось от локтей и коленей, не поднимая головы выше девяти дюймов от земли, когда вдруг увидел нечто, тоже расположенное на высоте девяти дюймов, в двух футах перед собой. Это была проволока, протянутая вдоль поверхности сквозь отверстия в стальных колышках, воткнутых в землю. Я не заметил ее раньше потому, что она была выкрашена в черный цвел. Окраска, низкое расположение над землей, присутствие собаки поблизости и то, что стальные колышки не были снабжены изоляторами, свидетельствовали, что провод не находится под смертельным напряжением. Это всего лишь старомодное сигнальное устройство. Соединяется с какой-нибудь механической системой оповещения.

Я прождал без движения еще двадцать минут, пока луна снова скрылась за облаками, осторожно поднялся на ноги, перешагнул проволоку и снова опустился на четвереньки. Поверхность земли все круче уходила вниз к морю справа от меня, и рельсы были подняты на насыпь так, чтобы выровнять уклон. Ползти вдоль рельсов со стороны насыпи казалось неплохой идеей: если луна покажется, я останусь в тени. Во всяком случае, я на это надеялся.