Алистер Маклин - Темный крестоносец [Черный сорокопут Черный крестоносец]

Мне это ни о чем не говорило. Если это информация, то самая бесполезная из всех возможных. Или у меня перед глазами такой важный шифр, которого я в жизни не видел. Так или иначе, толку мне пока от этого никакого, но в дальнейшем может пригодиться. Полковник Рэйн отметил, что у меня фотографическая память, но только не на такую абракадабру. Я взял карандаш и бумагу со стола профессора, скопировал запись, вернул листок на прежнее место, снял ботинок, сложил бумажку и сунул ее, обернув в кусок полиэтилена, под пятку в носок. Мне не хотелось повторять проход по коридору в кухню, поэтому я вылез из окна, расположенного со стороны, противоположной дому Хьюелла и рабочему бараку.

Через двадцать минут я был достаточно далеко от дома и не без труда поднялся на ноги. Я не ползал на такую дистанцию с младенческих дней и потерял сноровку. Более того, отсутствие тренировки на протяжении многих лет привело суставы в абсолютную непригодность к подобного вида передвижению, и они дико болели, однако, состояние локтей и коленок было ничуть не хуже того, в котором оказалась прикрывавшая их одежда.

Небо было почти полностью затянуто облаками, но не совсем. Время от времени внезапное появление полной луны заставляло меня судорожно бросаться за ближайший куст и ждать, пока небо снова не потемнеет. Я шел вдоль рельсов, которые вели от камнедробилки и сушильного ангара, заворачивая сначала к югу, а потом, вероятно, к западной части острова. Меня интересовало, что это за ветка и куда она ведет. Профессор Уизерспун аккуратно обходил любые упоминания о том, что находится на противоположной стороне острова. Но, несмотря на все меры предосторожности, наболтал очень много. Он рассказал мне, что фосфатная компания выбирала по 1000 тонн горной породы в день, а раз следов от нее не осталось, это значит, что они ее вывезли. Сделать такое можно было на корабле, большом корабле, а никакой большой корабль не смог бы пришвартоваться к маленькой плавучей бревенчатой пристани рядом с домом профессора, даже если бы ему удалось приблизиться к ней вплотную в мелкой лагуне, что само по себе невозможно. Нужно было нечто большее, существенно большее: каменный или бетонный причал, сложенный, возможно, из коралловых блоков, и либо кран, либо подъемный бункер с наклонным загрузочным желобом. Может быть, профессор Уизерспун не хотел, чтобы я ходил в этом направлении.

Через несколько секунд я сам склонился к тому же мнению. Не успел перешагнуть через небольшую канаву, где маленький ручеек, почти полностью скрытый кустами и зарослями, стремился по склону горы в сторону моря, и пройти каких-нибудь десять, шагов, как сзади послышался приглушенный топот и звук ломающихся веток, что-то тяжелое толкнуло меня в спину, повиснув на плече, и прежде чем я успел отреагировать, как будто медвежий канкан со страшной силой защелкнулся на моей левой руке, чуть выше локтя. Дикая боль пронзила меня насквозь.

Хьюелл. Первое, что инстинктивно пришло мне в голову в тот момент, когда я шатаясь попятился, стремясь сохранить равновесие. Хьюелл, это должен быть он. Такой силы захват может быть только у него. Как будто руку разорвало на две части. Я резко развернулся, вложив всю силу в хук правой туда, где по расчетам должен был быть его живот, но удар пришелся в пустоту. Остается только удивляться, как у меня не вылетел плечевой сустав, но мне было не до удивления. Я снова зашатался, силясь сохранить равновесие. Сохранить равновесие и сохранить жизнь. На меня напал не Хьюелл, а пес, размером с волка.

Я попытался отодрать его правой рукой, но громадные клыки только глубже вонзились в левую руку. Я пробовал снова и снова достать его кулаком, но он был слишком далеко, за моим левым плечом, и удары не достигали цели. Лягаться ногами было тоже бесполезно. Я не доставал до него и не мог сбросить. Рядом не было ничего большого и твердого, обо что можно было бы его придавить, и я прекрасно понимал, что стоит мне попробовать упасть на него, как он отпустит захват и клыки сомкнутся на моем горле, прежде чем я успею это понять.

Весил он примерно восемьдесят — девяносто фунтов. Клыки были словно стальные крючья, а когда вам в руку вонзят стальные крючья, с гирей в девяносто фунтов, происходит только одно — плоть человеческая не выдерживает и начинает рваться, а у меня она последняя, одолжить больше не у кого. Я чувствовал, как слабею, к горлу подкатывала тошнота, как вдруг, в момент просветления, рассудок или то, что от него осталось, снова начал действовать. Достать нож из-за пояса не составляло труда, но десять секунд, за которые я одной рукой освобождал его от тряпки, тянулись бесконечно. Остальное было просто. Отточенный конец вошел за грудину, под углом в сторону сердца, почти не встретив сопротивления. Через долю секунды капкан, сжимающий мою руку, разжался, и пес испустил дух еще до того, как шлепнулся на землю.