Виктор Суворов - Аквариум [Новое издание, исправленное и переработанное]

А кроме того, активность радиостанций в эфире сопоставляется с деятельностью войск противника. Для нас бесценны сведения, поступающие от водителей советских грузовиков за рубежом, от проводников советских поездов, от экипажей «Аэрофлота», от наших спортсменов и, конечно, от агентуры. Сведения эти отрывочны и не связаны друг с другом: дивизия поднята по тревоге, ракетная батарея ушла в неизвестном направлении, массовый взлет всех самолетов. Эти кусочки сопоставляются с активностью в эфире, замечаются закономерности, учитываются особые случаи и исключения из правил. И вот однажды после многолетнего анализа мы можем утверждать наверняка: если в эфир вышла станция РБ-7665-1, значит, через четыре дня произойдет массовый взлет военных самолетов с авиабазы Рамштайн. Это нерушимый закон. А если вдруг заработает станция, которую мы называем Ц-1000, тут и ребенку ясно, что боеготовность американских войск в Европе будет повышена. А если, к примеру…

— Слушай, Витя, мы, конечно, понимаем, что нельзя об этом говорить, но вы уж… того… Как бы сказать понятнее… В общем, вы берегите того парня.

Меня проверяют. Меня всю жизнь будут проверять. Такая работа. Меня проверяют на уравновешенность, на сообразительность, на преданность. Проверяют не меня одного. Всех проверяют. Кому улыбаешься, кому не улыбаешься, с кем пьешь, с кем спишь. А если ни с кем — опять же проверка: а почему?

— Заходи.

— Товарищ полковник, старший лей…

— Садись, — приказывает он.

Он — это полковник Марчук, новый заместитель Кравцова. У советской военной разведки нет собственных знаков различия. Каждый ходит в форме тех войск, из которых в разведку пришел. Я, к примеру, — танкист Кравцов — артиллерист. В разведывательном управлении штаба округа у нас и пехота, и летчики, и саперы, и химики. А полковник Марчук — медик. На малиновых петлицах чаша золотистая да змеюка. Красивая у медиков эмблема. Не такая, конечно, как у нас, танкистов, но все же красивая. В армии медицинскую эмблему посвоему расшифровывают: хитрый как змей и выпить не дурак.

Марчук смотрит на меня тяжелым, подавляющим взглядом. Гипнотизер, что ли? Мне от этого взгляда не по себе. Но я его выдерживаю. Тренировка у меня на этот счет солидная. Каждый в частях СпН на собаках тренируется. Если смотреть собаке в глаза, то она человеческого взгляда не выдерживает. Человек может сорвавшегося с цепи пса взглядом остановить. Правда, если пес один, а не в своре. Против своры нужно ножом взгляду помогать. В глаза одной псине смотришь, а ножичком под бочок ей, под бочок. И тогда на другую начинай смотреть.

— Вот что, Суворов. Мы на тебя внимательно смотрим. Хорошо ты работаешь и нравишься нам. Мозг у тебя вроде как электронная машина… ненастроенная. Но тебя настроить можно. Я в это верю. Иначе бы тебя тут не держали. Память у тебя отменная. Способность к анализу развита достаточно. Вкус у тебя отменный. Девочку из группы контроля ты себе хорошую присмотрел. Звонкая девочка. Мы ее знаем. Она к себе никого не подпускала. Ишь ты какой! А вроде ничего в тебе примечательного нет…

Я не краснею. Не институтка. Я офицер боевой. Да и кожа у меня не та. Шкура у меня азиатская и кровь азиатская. Оттого не краснею. Физиология иная. Но как, черт их побери, они про мою девочку узнали?

— Как ни печально, Суворов, но мы обязаны такие вещи знать. Мы обязаны о тебе все знать. Такая у нас работа. Изучая тебя, мы делаем заключения, и в своем большинстве это положительные заключения. Больше всего нам нравится скорость, с которой ты освобождаешься от своих недостатков. Ты почти не боишься теперь высоты, закрытых помещений. Крови ты не боишься, и это исключительно важно в нашей работе. Тебя не пугает неизбежность смерти. С собачками у тебя хорошие отношения. Поднатаскать тебя, конечно, в этом вопросе следует. Но вот с лягушками и со змеями у тебя совсем плохо. Боишься?

— Боюсь, — признался я. — А вы как узнали?

— Это не твоя проблема. Твоя проблема научиться змей не бояться. Чего их бояться? Видишь, у меня змеюки даже на петлицах сидят. А некоторые люди змей едят, и едят с большим удовольствием. Да что там змей — даже лягушек!

— Китайцы?

— Не только. Французы тоже.

— В голодный год я, товарищ полковник, лучше бы людей ел…

— Они не от голода. Это деликатес. Не веришь?

Ну, конечно же, я этому не верю. Пропаганда. Мол, плохая жизнь во Франции. Если он настаивать будет, я, конечно, соглашусь, что плохо пролетариату во Франции живется. Но это только вслух. А про себя я останусь при прежнем мнении. Жизнь во Франции сытая, потому пролетариат лягушек не ест. Но не обманешь Марчука. Сомнение в моих глазах он разглядел без труда.