Виктор Суворов - Аквариум [Новое издание, исправленное и переработанное]

— Какой величины должны быть буквы?

— Пятнадцать-двадцать сантиметров будет достаточно, чтобы свалить председателя молдавского КГБ.

— Одним лозунгом?

— Тут особый случай. С национализмом в институте боролись давно и безуспешно. Принимали самые драконовские меры. Донесли в Москву, что теперь все хорошо. Твое дело доказать, что это не так. Может, конечно, подозрение пасть на Одесский округ, но одесское военное руководство легко докажет свою полную невиновность. Удар мы наносим не прямой, а из-за угла, из соседнего округа. Повторяю, ты действуешь по собственной инициативе. Ты увидел этот лозунг на клочке бумаги, который валялся на улице, выучил его наизусть и написал на стенке, не понимая его смысла. Лучше быть дураком, чем конспиратором. Не забыл лозунг?

— Нет.

Нас бросали с трех тысяч метров. На второй день группа разделилась на две. Командиры двух подгрупп знали, что с этого момента они действуют самостоятельно, без контроля сверху.

Через пять дней я появился в штабе армии. Мой путь — к начальнику разведки. Я докладываю, что в ходе учений после разделения группы я должен был встретить третью группу, но не встретил ее, потерял ориентировку и долгое время искал правильный путь, не пользуясь картой и услугами посторонних. Легкой улыбкой докладываю, что дело сделано. Чисто сделано.

Легким кивком он дает мне знать, что понял. Но не улыбается мне.

Прошло три недели. Я внимательно слежу за всеми публикациями. Понятно, что ни в местных, ни в центральных газетах никто ничего не опубликует. Однако в местных газетах может появиться статейка под заголовком вроде «Крепить пролетарский интернационализм!»

Но нет такой статейки…

Кравцов положил мне руку на плечо. Он всегда подходит незаметно.

— Не теряй времени. Ничего не случится.

— Почему?

— Потому что то, что ты написал на стене, не принесет никому никакого вреда. Текст был совершенно нейтральным.

— Зачем же я его писал на стене?

— Затем, чтобы я был в тебе уверен.

— Я был все время под наблюдением?

— Почти все время. Твой маршрут я примерно знал, а конечный пункт — тем более. Бросить десяток диверсантов на контроль — и почти каждый твой шаг зафиксирован. Конечно, и контролеры не знали того, что они делали… Когда человек в напряжении, ему в голову могут прийти самые глупые идеи. Его контролировать надо. Вот я тебя и контролировал.

— Зачем вы мне рассказали о том, что я был под вашим контролем?

— Чтоб тебе и впредь в голову дурные идеи не приходили. Я буду поручать тебе иногда подобные мелочи, но ты никогда не будешь уверен в том, идешь ты на смертельный риск или я просто тебя проверяю, — он улыбнулся мне широко и дружески, — и знай, что материалов на тебя у меня столько, что в любой момент я тебя могу превратить в «куклу».

Кравцов смотрит на меня выжидающе, потом наливает по полстакана холодной водки и молча кивает мне на один стакан:

— С начальником тоже иногда выпить можно. Не бойся, не ты ко мне в друзья навязываешься, это я тебя вызвал, пей.

Я взял стакан, поднял его на уровень глаз, улыбнулся своему шефу и медленно выпил. Водка — живительная влага. Он снова налил по полстакана.

— Слушай, Суворов, своим взлетом ты обязан мне.

— Я всегда об этом помню.

— Я за тобой наблюдаю давно и стараюсь понять тебя. На мой взгляд, ты прирожденный преступник, хотя об этом и не догадываешься и не имеешь уголовной закалки. Не возражай, я людей знаю лучше, чем ты. Я тебя насквозь вижу. Пей.

— Ваше здоровье.

— Осади огурчиком.

— Спасибо.

Лицо у него мрачное. По всей видимости, он до моего прихода уже успел употребить. А выпив, он всегда становится мрачным. Со мной всегда происходит то же самое. Он, видимо, это давно подметил, и по некоторым другим, почти незаметным признакам с самого себя рисует мой портрет.

— Если бы ты, мерзавец, к уркам попал, то ты бы у них прижился. Они бы тебя за своего считали, а через несколько лет ты бы в банде определенным авторитетом пользовался. Возьми колбаски, не стесняйся. Мне ее из спецраспределителя доставляют. Ты о существовании такой колбасы, наверное, и не догадывался, пока я тебя к себе не забрал. Пей…

То, что водки в нем было уже более полкило, сомнений не было. Она понемногу действовать начинала.

Движения его руки с вилкой уже не отличались точностью, но ум Кравцова от влияния алкоголя был полностью изолирован. Говорит он ясно и четко, мыслит тоже ясно и четко.