Дмитрий Поляков-Катин - Берлинская жара

— Хайль Гитлер!

— Чего вам? — мрачно поинтересовался Венцель. — Только быстро.

Лейтенант взволнованно сглотнул, отчего кадык на длинной шее прокатился вверх-вниз, и ломким голосом доложил:

— Господин подполковник, мы просмотрели все радиоперехваты в Берлине и в пригородах за последние два месяца, графики, время, кто вел, кто отвечал…

— Говорите яснее. У меня нет времени.

— Нам показалось странным, так сказать, что вот… ээ… понимаете, двадцать первого июня службой пеленгации был зафиксирован несанкционированный сеанс радиосвязи в Грюневальде. Тогда было сказано, что этот выход в эфир находится в компетенции СД. Результаты были изъяты, расшифровка не предусматривалась.

— Так.

— Но у нас осталась копия шифра. Случайно, так сказать. Вот.

— И что с того? Зачем вы столько времени рассказываете мне все это?

Кадык лейтенанта вновь пришел в движение.

— Дело в том, что вчера наконец-то его, так сказать, расшифровали. Так вот, господин подполковник, он полностью совпадает с текстом того, первого перехвата в Нойкельне, раскодированного Кубелем. Я сравнивал, господин подполковник. — Лейтенант выпрямил спину, свел лопатки и отчеканил: — Это тот же самый текст.

Венцель сдернул с носа очки, переглянулся с майором и медленно сдвинул разбросанные перед ними бумаги в сторону, так, что они посыпались на пол. Спустя десять минут ведомственный «Опель» мчал его на Принц-Альбрехт-штрассе.

По пятницам Дори обязана была являться к Ослину для еженедельного отчета, даже если новой информации не было никакой. Сегодня была пятница, и, сидя против Гильотины, Дори, как обычно в его присутствии, сбивчиво и путано старалась выдавить из себя хоть что-то, что могло придать ей значимости в глазах гестапо. Ослин слушал, всецело недвижим, уставив на нее снулый глаз, и трудно было сказать, как он оценивает то, что она говорит, однако вряд ли он был ею доволен.

— На этой неделе мы встречались с ним один только раз, — докладывала Дори. — В среду. У него дома. К Франсу… то есть к Хартману никто не приходил. Да… ему звонили. Он говорил с кем-то по телефону о каких-то поставках печенья, что ли, консервов…

— Что еще? — перебил Ослин: содержание телефонных разговоров Хартмана было ему известно.

— Еще? Еще… я увидела у него на столе письмо. Да, из Испании. Пока он был в саду, я прочитала… Я не очень поняла, кто пишет — то ли знакомый, то ли родственник. Там не было ничего особенного.

— Подробнее.

— Подробнее? Какая-то смесь немецких и испанских фраз… о том, что сбор оливок из-за жары начнется раньше срока. Еще что-то о дальних родственниках. Кто-то умер… А, еще там просят помочь какому-то Хаунито, который сейчас здесь, в Гамбурге… Он потерял работу, вывез семью из-за бомбежки… Хартмана просят помочь.

В эту минуту в кабинет без стука, и даже не сняв фуражку, влетел Венцель. Мельком кивнув в сторону Дори — «Фройлян», он подскочил к Ослину и положил перед ним документ, подготовленный Зоммером. Лицо Ослина слегка вытянулось.

— Оно было передано дважды с разрывом в полсуток, — возбужденно пояснил Венцель. — Один раз — по инициативе и под контролем СД. Второй — в Нойкельне.

Секунду помешкав, Ослин набрал номер приемной Шольца. Но того не оказалось на месте: он был с Мюллером на совещании у Кальтенбруннера. Без резолюции Шольца, а еще лучше самого Мюллера Ослин не мог решиться произвести арест агента Шелленберга. Немецкий регламент с жестким регулированием мельчайших аспектов управления не оставил в стороне и гестапо. Он положил трубку на рычаг телефона.

— Иногда я затрудняюсь ответить — кто сильнее: РСХА или бюрократия? — мрачно съязвил он. — Придется подождать, когда кончится совещание. Думаю, в ближайшие час-два все решится. — Ослин задержал свой взгляд на Дори. — Немедленно поезжайте в «Адлерхоф». Хартман сейчас там. Как хотите, но задержите его. Вы симпатичная женщина, у вас получится. Я вызову вам машину.

Гесслиц не мог избавиться от тревожного мандража в преддверии ухода Хартмана. С момента гибели Оле и Ханнелоре его не покидали дурные предчувствия. Когда утром, провожая его на работу, Нора соорудила ему бутерброды с сыром, он взял их, да и забыл в прихожей. Она догнала его уже на улице, как была, в шлепанцах и домашнем халате.

— Да что с тобой такое сегодня?

Он повернулся, взял сверток. Нора вдруг погладила его по щеке:

— Что с тобой, Вилли?

— Ничего, старушка, — улыбнулся Гесслиц и положил свою широкую ладонь на ее маленькую руку. — Ничего. Все хорошо.