Исхак Машбаш - Оплаканных не ждут

Ахмет и Зульфия предложили Тагиру пройтись, пока автобус будет стоять, посмотреть, что в них продают, но он отказался. Денег у него все равно не было, а торговля его не интересовала. Когда нет денег на еду, о коммерции не приходится думать.

Солнце отбрасывало теперь косые лучи, и становилось не так жарко. Если оставшиеся позади деревни казались совершенно пустынными, то здесь было довольно людно.

У длинной скамейки возле одного из домов Тагир увидел старуху, у ног которой расположились маленький мальчик и две девочки. Старая женщина что-то рассказывала, и те, раскрыв рты, внимательно слушали. Никто из них даже не обратил внимание на остановившийся неподалеку автобус.

Старая женщина эта вдруг удивительно напомнила Тагиру его соседку по родному аулу Хатукову. И поза, в которой она сидела, и длинное платье, и лоб, перевязанный легким платком, все это ему было настолько знакомо, что ему захотелось тут же выйти из автобуса, подойти к ним. Но он горько усмехнулся и опустил голову. Как все-таки крепко сидела в нем тоска по родной земле, если даже на сотни километров от нее на чужой, прожженной солнцем земле он видит людей, которых давно пора забыть и которых почти наверняка нет в живых!

Больше он старался не смотреть ни на старуху, ни на сидящих вокруг нее детей, потому что мальчик вдруг стал казаться ему его Алкесом, которого тоже наверняка давно нет в живых.

В самые сумерки автобус остановился у приподнятого шлагбаума. Шофер перекинулся с кем-то несколькими словами, кто-то открыл дверцу, заглянул внутрь. Потом снова в сгустившихся сумерках побежала за окном гористая пустыня. В тот момент Тагир даже не понял, что они переехали границу.

Через час автобус довез их наконец до аула, где жили Ахмет и Зульфия. Как оказалось, это был уже не Ливан, а Сирия. Несмотря на то что было уже поздно, весь аул очень быстро узнал, какой редкий гость появился у них, и как это полагается у адыгов, все пришли к дому Ахмета, чтобы приветствовать прибывшего.

В просторной кунацкой Тагир сидел на самом почетном месте, Каждый входящий желал ему счастливого прибытия и долгих лет жизни.

А когда наступил вечер и вместе с ним пришла прохлада, началось всеобщее торжество. У дома Ахмета собралось почти все население аула. Тагиру даже показалось, что он вернулся на свою родную землю.

Тонкая стройная гармонистка мягко раздвинула мехи гармоники, и полилась с детства знакомая мелодия. И девушки и парни, стоявшие по сторонам от гармонистки, молча ждали. Ждали, что скажет джегуако — распорядитель празднества.

А он вышел на середину круга и начал так, как начинают и сегодня в таких случаях распорядители на празднествах на адыгейской земле.

— О, люди, ради древней земли наших отцов, где родились адыгейские танцы и адыгское слово, ради нашего гостя, который прибыл к нам из колыбели наших дедов, будем сегодня танцевать и веселиться!

Потом он мягко отступил в сторону и стал там, где смыкаются ряды парней и девушек. И, обращаясь к мужчинам, почти закричал:

— Хлопать в ладоши!.. Всем хлопать в ладоши!..

Как разгоряченный конь, рванулась гармошка. Казалось, она взлетала теперь в воздух, и звуки ее обрушиваются на толпу откуда-то сверху подобно горному водопаду. Один из стройных парней сорвался с места, сделал прыжок и замер перед одной из девушек. Та плавно повела плечами и почти не слышно вышла из круга подруг.

— Люди, — возгласил распорядитель, — люди, слушайте меня. Сегодня все должны веселиться, сегодня не должно быть равнодушных.

И вдруг Тагир почувствовал резкую боль в левой стороне головы. Это снова давала знать о себе контузия. И эта боль почему-то снова заставила его вспомнить прошлое. Звуки гармоники и голос распорядителя перенесли его далеко от этой чужой земли, в предгорья родного Кавказа. Он вспомнил, как танцевал на первой свадьбе у своих соседей, когда привезли невесту. Вспомнил, как заиграли парный танец, и он впервые в своей жизни пригласил девушку. У нее были теплые тонкие руки, и она танцевала, прижавшись к нему локтями и плечом.

— Шире круг, шире круг! — продолжал громким голосом провозглашать джегуако — распорядитель, но Тагир уже не слышал его. В мыслях он был не здесь, под сирийским небом, а дома, и казалось ему, что музыка, которая звучала вокруг него, была та, что он слышал давно-давно в своем ауле, когда впервые вышел в круг с той девушкой. Потом перед его глазами вдруг встало огромное грушевое дерево, которое росло во дворе, где тогда шло веселье, и он вспомнил, как однажды он еще мальчишкой с другими такими же мальчишками решил наворовать с него груш и как потом ему за это досталось. Интересно, стоит ли еще сейчас это дерево или его уже нет?