Чингиз Абдуллаев: Атрибут власти

В двенадцатом часу дня раздался телефонный звонок. И уже знакомый голос, так похожий на голос Дзевоньского, недовольно спросил, почему Карл не перезвонил. Сотрудник ФСБ уже был готов ответить. Все замерли, ожидая трудного разговора.

— Что происходит, Карл? — задал вопрос Дзевоньский. — Наш друг сообщил из аэропорта, что тебя там не было. Его встретил наш сотрудник без тебя.

— Я не успел, — ответил сотрудник ФСБ, — ударил машину.

— Только этого не хватало! Очень плохо. Возьми другую или вызови водителя и приезжай к нам. Тебе нужно сегодня позвонить моему соотечественнику. Ты понял, о ком я говорю? О нашем госте.

— Все понял. Когда мне приехать?

— Прямо сейчас. Я тебя сегодня не узнаю. Ты какой-то заторможенный. Ты не пострадал в этой аварии?

— Немного. Ударился головой.

— Приезжай немедленно. Я тебя жду, — приказал Дзевоньский.

Номер его телефона уже высветился на дисплее. Операторы переключились на него, пытаясь установить, откуда шел звонок.

— Группу на выезд! — крикнул Машков.

Гельвану к этому времени уже вводили специальный состав, называемый «сывороткой правды». Латыш начал давать показания. И сразу рассказал, где живет Дзевоньский, которого он упрямо называл другим именем. Тем самым, которое сумел вычислить Дронго — Станислав Юндзилл. Противостоять современным методам допроса практически невозможно. Человека могут убить, если введут лошадиные дозы лекарства, но заставят рассказать все до конца. Гельван честно признался, что похищенный журналист Павел Абрамов находится на даче у Дзевоньского, где вместе с ним проживает еще герр Йозеф Шайнер и старая знакомая пана Юндзилла Эрика Франкарт.

Машков приказал любым способом взять живым Дзевоньского. Он был нужен не только для показательного процесса над возможными заказчиками, но и как единственный свидетель, знающий в лицо генерала Гельмута Гейтлера. Дронго хотел отправиться вместе с группой захвата, но не решился напроситься, понимая, что ему откажут. Оставалось мучительно ждать известий.

В это утро Гельмут Гейтлер проснулся с четким ощущением надвигающейся беды. Он еще не понял, чем вызвано это ощущение, не знал, почему так плохо спал ночью, но предчувствие приближающейся катастрофы было очень четким. Или он видел во сне кошмары, о которых не помнил? А может, на него так подействовал этот первый день весны в России? Гейтлер поднялся, сделал энергичную зарядку и пошел умываться. Обычно они просыпались рано и завтракали примерно в девять часов утра. Или в половине десятого.

Он мрачно кивнул Эрике, поздоровался с Дзевоньским. Стол был заставлен привычными продуктами. Эрика сварила кофе. Может, она ему просто не нравится? Или он внутренне протестует против собственного плана? Сегодня они пройдут точку, после которой возврата не будет. Но почему тогда он так нервничает? Ощущение краха с каждой минутой только усиливалось.

— Гельван уже передал наше последнее сообщение, — объявил Дзевоньский, — я думаю, что третьего они заплатят нам деньги, и мы должны просчитать, где и как выпустить Абрамова. Уже сегодня его нужно отправить на юг. Три моих сотрудника будут готовы к вечеру.

— Что с вашим поляком, который передал пакет Курыловичу? — поинтересовался Гейтлер.

— Он не прилетел в Варшаву, — сообщил Дзевоньский. — Мне уже звонили оттуда. Кажется, у него диабет, а мы с ним немного перебрали. В самолете ему стало плохо, и его отправили в реанимацию. Я утром звонил, он в больнице.

— Странное совпадение, — мрачно заметил Гейтлер.

— Возможно. Но он сам говорил мне о своем диабете. А мы выпили около двух бутылок вина. Вернее, пил он. Я думаю, он просто не рассчитал свои силы. Хорошо, что сумел отдать конверт. А уже в салоне самолета ему стало плохо.

— Найдите кого-нибудь из его соседей, и пусть они вам подтвердят эту версию, — предложил Гейтлер.

— Каких соседей? Откуда я знаю, кто с ним летел?

— Пусть ваши люди любым способом найдут одного или двух пассажиров, которые были с ним в одном самолете. Мне не нравятся такие случайности. Я давно перестал в них верить.

— Про диабет он говорил мне сам, — упрямо повторил Дзевоньский. Однако достал аппарат и набрал номер Гельвана. Телефон был отключен. — Спит, наверное, — разозлился Дзевоньский. — С какой-нибудь из своих подруг… Перезвоню ему позже.

Гейтлер поднялся к себе в комнату и бесцельно побродил по ней. Затем неожиданно начал собирать вещи, словно получив какой-то толчок. Минут через сорок он спустился в комнату с камином.