Сергей Донской - Дату смерти изменить нельзя

– Что я люблю, что ненавижу, – повторил Бондарь, собираясь с мыслями.

– В первую очередь меня интересует, с кем и как ты проводил время до меня, – не унималась Лиззи. Ее реплика осталась без внимания.

– Люблю я курить, как ты успела заметить, – сказал Бондарь. – Было время, когда мне не хватало трех пачек в день. Тогда я завел себе портсигар из пушечной бронзы и перешел на дорогие сигареты «Морландс», набитые смесью балканского и турецкого табака. Это позволило ограничивать себя.

– Ты куришь «Монте-Карло», – заметила Лиззи. – И никакого портсигара у тебя нет.

– Я потерял его в Сингапуре, – сокрушенно сказал Бондарь. – Вместе с отличной зажигалкой «Ронсон» из оксидированной стали.

– Как-то странно от тебя слышать такие подробности.

– Почему?

– Ты не похож на мужчину, придавающего… придающего значение подобным мелочам.

– О! – воскликнул Бондарь. – Ты меня плохо знаешь.

– К сожалению. В тебе похоронено много сюрпризов. – Лиззи отстранилась, чтобы видеть Бондаря. – Мне трудно представить тебя с бронзовым портсигаром.

– Просто не мыслю себе жизни без подобных аксессуаров, – беззастенчиво соврал он.

– Я видела твои часы. Они…

– Дешевые?

– Простые, – дипломатично произнесла Лиззи.

– Раньше я носил водонепроницаемый хронометр «Ролекс», – брякнул Бондарь и вдруг вспомнил, что совсем недавно действительно был счастливым обладателем таких часов. Счастливым – потому что растяжной браслет однажды позволил превратить «Ролекс» в импровизированный кастет и это оказалось весьма кстати.

– Прямо Джеймс Бонд.

– Какой из них?

– А разве их несколько? – удивилась Лиззи.

– Сначала был английский, – пояснил Бондарь со знанием дела. – Настоящий джентльмен, глуповатый, но обаятельный. Потом за дело взялись американцы, превратившие агента 007 в полного кретина при смокинге и бабочке. Более того, скоро он появится на экранах в обличье негритоса, которому место на подмостках рэперского клуба в Гарлеме. Ни один нормальный мужчина не сочтет за комплимент сравнение с таким Джеймсом Бондом.

– Мне тебя не с кем сравнивать, – тихо промолвила Лиззи. – Наоборот, я всех сравниваю с тобой. Остальные проигрывают. Ты – мой герой.

– Тогда позвольте представиться – Бондарь, Женя Бондарь. Прошу любить и жаловать.

– Я люблю. Но не знаю, как это… жаловать. Жалеть?

– Боже упаси, – ужаснулся Бондарь. – Никогда не потерплю рядом женщину, которая вздумает меня жалеть.

– Договорились, – кивнула Лиззи. – Тогда сам пожалей меня.

– Боишься?

– С тобой – нет. Но…

– Может быть, замерзла? – не на шутку обеспокоился Бондарь, которому вдруг перехотелось зубоскалить. – Набрось мою куртку.

– Проблема не в этом, – сказала Лиззи, отвернувшись. – Мой блэддер…

– По-русски, пожалуйста.

– Даже не знаю, как сказать.

– Прямо, – посоветовал Бондарь. – Всегда говори прямо, как есть.

– Попробую, – вздохнула Лиззи. – Дело в том, что у женщин тоже есть, э-э… мочегонный пузырь, и иногда он переполняется. Стыдно признаться, но со мной приключилась именно такая беда.

– Это поправимо.

– Да? Не могу же я делать лужу в такой маленькой комнате. – Лиззи осеклась и сердито засопела.

– От тебя потребуется некоторая меткость, вот и все, – заявил поднявшийся на ноги Бондарь.

– Меткость? Из чего стрелять? В кого?

– В пивную банку.

– Wh-hat?

– Возьми из ящика банку, вскрой ее и…

– Ты сошел с ума! – вскричала Лиззи. – Только пива мне сейчас не достает!

– Его выльешь на пол, – безмятежно продолжал Бондарь, – а пустую посудину используешь в качестве горшка: или ночной вазы, как тебе будет угодно. Смелей. Я отвернусь.

– Нет!

– Что еще?

– Ты не просто отвернешься, ты закроешь глаза, – распорядилась Лиззи тоном полководца, отдающего последние распоряжения перед решающей битвой. – И уши ты тоже закроешь.

Тяжело вздохнув, Бондарь подчинился. Вздохнул он для видимости. На самом деле ему было приятно, что в его жизни снова появилась женщина, капризы которой он соглашался терпеть. Правда, было неизвестно, сколько продлится эта совместная жизнь. Подумав так, Бондарь снова вздохнул. Уже по-настоящему.

На суше шла своя жизнь, в море – своя. Иногда они пересекались: люди питались морскими обитателями с таким же удовольствием, как рыбы – людьми. При этом ни те, ни другие не интересовались, кто и как проводит время в перерывах между трапезами.