Помолчав, Лемуан спросил:
— Будут приказы для меня?
— Да. Не сосредоточивайтесь исключительно на том, что происходит в пустыне. Следите также за перемещением войск через Киркук, сообщайте о признаках недовольства среди местного населения: лозунги на стенах, листовки, забастовки и так далее.
— Вы считаете, что становится жарко? — удивленно спросил Лемуан. — В районе все спокойно.
— Спокойствие, которое предвещает бурю, — сказал Эктор д'Эпенуа, вновь беря свой стакан и подставляя его под луч света, идущий из окна. — Ладно, посмотрим… А сейчас окажите мне одну услугу: вы не могли бы обычным путем отправить сообщение о моем приезде сюда и о том, что я вернусь в Багдад только после того, как заеду в Ану?
— Конечно, — согласился Лемуан. — Я напишу прямо сейчас, чтобы сообщение ушло сегодня с дневной почтой. Где вы собираетесь обедать?
— На вокзале.
— Я могу приготовить кое-что, — предложил радист. — Вам здесь будет удобнее, и вы ведь не собираетесь отправляться в путь среди дня.
Д'Эпенуа не возражал.
— Охотно соглашаюсь… с условием, что вы не лишите себя обеда. Отправляйтесь, как обычно, в ресторан ИПК.
Д'Эпенуа выехал из Киркука около пяти часов. Промышленный город был настоящей печкой, и Эктор получал большое удовольствие от быстрой езды с опущенными стеклами.
Ему надо было проехать триста километров по плохой дороге, то слишком каменистой, то засыпанной песком, и он предусмотрительно взял с собой бидон воды и две канистры бензина.
Сделав короткую остановку на насосной станции К-2, на перекрестке с железнодорожной линией Мосул — Багдад, он продолжил свой путь через пустыню.
В восемь часов он приехал наконец в Ану, большой поселок, который растянулся на несколько километров вдоль реки. В центре его неизбежная мечеть и полицейский участок символизировали две власти — религиозную и светскую.
Машина миновала оба здания, пересекла поселок и вскоре въехала в прекрасную пальмовую рощу.
Д'Эпенуа остановился возле бараков, стоявших в два ряда и кокетливо выкрашенных в разные цвета. Над ними на вершине мачты развевался иракский флаг: три горизонтальные полосы — черная, белая, зеленая — с двумя семи-конечными белыми звездами.
Д'Эпенуа оставил свою машину на большой стоянке перед въездом в лагерь и направился к первому бараку. Кругом было пусто: никто не ходил по аллеям, в воротах не было охранника. Постучав в дверь с надписью «Правление» и не получив ответа, он догадался, что сотрудники или уже ушли домой, или в общем зале, отведенном под столовую.
Он обошел вокруг первый барак и услышал музыку, которая доносилась издали.
Пойдя на эти звуки, он легко нашел центр отдыха персонала. Увидев дверь с табличкой «Пигаль'с бар», он бесцеремонно распахнул ее.
Четыре колонки вопили на полную мощность рок-н-ролл; загорелые мужчины в шортах, босые, толпились у игральных автоматов; другие сидели за круглыми столами, спорили и смеялись, пили пиво, курили.
Появление чужака словно по волшебству несколько уменьшило гомон; у кого-то хватило ума приглушить проигрыватель.
Один из отдыхающих встал из-за стола, подошел к гостю и представился:
— Джеймс Фрэнд. Я управляющий. Добро пожаловать, сэр.
— Д'Эпенуа, — сказал француз, пожимая ему руку. — Атташе посольства Франции в Багдаде. Совершаю ознакомительную поездку.
— Well-well-well, — радостно произнес англичанин. — Проходите. Чем могу быть полезен?
Услышав должность гостя, к ним подошли и остальные.
Фрэнд поочередно называл их имена, и д'Эпенуа обменялся по меньшей мере пятнадцатью рукопожатиями с инженерами, мастерами и техниками, в большинстве британцами, были здесь также три или четыре иракца и один немец.
Ему сразу же сообщили, что его соотечественник, инженер, работает в исследовательском отделе. Эктор д'Эпенуа это знал. Поэтому-то и приехал. Выпив два стакана пива, он попросил Фрэнда проводить его к единственному в лагере французу.
Инженер был сильно удивлен визитом атташе из Багдада. Они никогда не встречались, никогда не поддерживали никаких отношений.
— Жак Морто, — представился инженер (его мужественное лицо выражало при этом смесь удовольствия и смущения). — Я не подобающе одет, чтобы принять вас…
На нем были только трусы да сандалии, ладонями он пытался пригладить растрепавшиеся кудрявые волосы.
— Это я прошу у вас прощения, что побеспокоил в этот час, — сказал д'Эпенуа, садясь в кресло, предложенное хозяином.
Читать дальше