Дэвид Игнатиус - Банк страха

Недоумение Хофмана вызвало одно место в сводном финансовом отчете — об изменении финансового положения. В рубрике «Источники средств» было показано, что доходы от операций обеспечивали лишь одну треть общего дохода; остальное поступило из «других источников», которые более никак не раскрывались. Для такой мощной компании это было странно; впрочем, у «Койот» все было странно.

В конце отчета Хофман обнаружил записку организации-ревизора. Она была составлена одной швейцарской фирмой, не связанной ни с одним из международных лидеров в сфере финансового учета и контроля. Этот факт сам по себе играл роль красной тряпки, содержание же записки производило скорее такое же действие, как красная полицейская мигалка. Хофман прочитал ее несколько раз, проверяя, правильно ли он перевел ее с французского; но ошибки не было.

«В течение года сотрудники компании, к сожалению, утеряли некоторые отчетные материалы в результате перераспределения функций сотрудников. Поэтому нам не удалось установить природу довольно большого числа поступлений и платежей. Нам, таким образом, не удалось составить мнение о том, дают ли финансовые показатели истинное и ясное представление о деятельности компании по состоянию на конец отчетного периода, т. е. о ее прибылях и об источниках и способах размещения ее средств в завершившемся году. Во всех остальных отношениях отчетные материалы компании соответствуют международным стандартам финансовой отчетности».

Абсолютно бессмысленная записка! Как могла такая мощная компания, со всемирным охватом и миллиардными активами, просто потерять отчетные материалы? А если так, то почему фирма-ревизор не отклонила весь отчет? И если, как можно было понять из записки, «Койот инвестмент» подделывала документы, то почему швейцарские власти — а потом и британское налоговое управление — ничего по этому поводу не предприняли? Озадачивала Хофмана и еще одна загадка «Койот инвестмент», и чем дальше, тем больше. Очевидно, что компания контролируется ее председателем Назиром Хаммудом. Но во всем годовом отчете не было ни слова о том, кто ею владеет.

Наконец Хофман дошел до последнего документа в папке, которую раздобыла Салли. Это был краткий финансовый отчет по аренде компанией здания на Найтсбридж. Оно было подписано лондонским финансовым экспертом Хаммуда, неким Марвеном Дарвишем, имевшим офис в Саут-Кенсингтоне. Когда Хофман увидел эту фамилию, у него вырвался вздох облегчения. Он знал Марвена Дарвиша! Они познакомились, когда представляли две соперничающие компании в долгой войне за контракт на установку новой телефонной системы в Дубай. Можно даже сказать, они были приятелями.

В тот же вечер Хофман позвонил иракскому финансисту домой, осведомился о благополучии его супруги и семьи, посетовал на то, как летит время, и выразил надежду на скорую встречу. Как Хофман и ожидал, Дарвиш пригласил его к себе. Как раз в ближайший уик-энд он устраивал вечеринку для своих иракских друзей и клиентов в честь покупки им нового дома. Безусловно, он будет рад Сэму, очень рад! Хофман заметил мимоходом, что недавно на какой-то из вечеринок встретил одну женщину, с которой очень хотел бы увидеться снова. Ее зовут Лина Алвен.

— Йа, хабиби! — ответил иракский финансист. — Она будет у меня.

Все время до вечеринки у Дарвишей Хофман ждал, что позвонит его клиент-филиппинец. Но ни звонка, ни известия от него не было, и Хофман начал подозревать, что он уже может не услышать о мистере Пинте никогда.

Дарвиши устроили вечеринку в первых числах апреля. Их новый дом в Хэмпстеде — большое кирпичное здание — оформлял модный дорогой дизайнер, и каждая комната в нем буквально источала запах «новых денег». Кремово-белые стены; громоздкая мягкая мебель, обитая шелком; на стенах в искусно сделанных рамах — картины в восточном стиле с искусной индивидуальной подсветкой; на столиках со стеклянными покрытиями — композиции из экзотических цветов; прекрасные ковры из Кума и Исфахана. Среди всей этой роскоши сновали официанты с подносами, на которых можно было видеть продукты от самых дорогих ливанских поставщиков в Лондоне.

В дверях гостей встречала жена Дарвиша, Сальва, тоже как будто оформленная модным дизайнером. На ней было усыпанное бисером длинное платье сочного темно-зеленого цвета с низким вырезом. На груди красовалось алмазное ожерелье, подвески которого гнездились в ложбинке ее декольте. Казалось, что перед вами гигантское разукрашенное блюдо с традиционным арабским кушаньем «кусса махши» — фаршированные кабачки. Все новые арабские богачи одевали своих жен как на эстраду — это был одновременно вызов старым исламским обычаям и крикливая пародия на современную моду.