Расселл МакКлауд: Чёрное Cолнце Таши Лунпо

Ортодоксальные коммунисты пытались в распадающемся СССР в 1991 году еще раз повернуть колесо времени назад. Но после того, как им удалось сместить инициатора советской политики реформ Михаила Горбачева, их путч провалился всего через пару дней. Как последствие этого старая гвардия была удалена с ее последних командных позиций. Советский Союз не пережил этого процесса. Он распался на составлявшие его республики, которые сегодня лишь частично удерживались свободными узами федерации.

Все еще длившаяся стремительная гонка экономического наверстывания последовала за этим. То, что еще в начале восьмидесятых годов никто не посчитал бы возможным, произошло: Россия и большинство других республик стали демократическими государствами, живущими по капиталистическим принципам. Карл Маркс, пожалуй, все еще вертелся в своей могиле.

Экономика Запада, если понятие «Запад» вообще еще было уместным, собира-лась захватить теперь ставший доступным огромный рынок. Потому не было ни-чего удивительного, что вышедшие из СССР республики, прежде всего Россия, проявляли все более сильный интерес сначала к ЕЭС, а позже и к ЕПС. Заявле-ния о присоединении были поданы уже несколько лет назад. Но только за не-сколько последних месяцев они превратились в настоящие переговоры о вступлении. Мир становился все более единым.

Вайгерт открыл дверь в свой офис, который делил с тремя другими коллегами. Один из них уже был на месте.

- Доброе утро всем!

- Доброе ли это утро, еще нужно посмотреть.

У Хайнца Тольмайна было, по меньшей мере, одно качество, которое отличало настоящего образованного австрийца: ворчливость. Он всегда находил что-то, что его не устраивало. Вайгерт никогда еще не видел его действительно расслабленным и довольным. Это было видно уже по его лицу: на нем лежал след горечи, который был, однако, слишком слаб, чтобы действительно бороться против того, что угнетало. Да он, скорее всего, и сам не хотел этого. Австриец в Тольмайне нуждался в этом внутреннем противоречии страдания и одновременно жалоб на это. Такова была мазохистская суть его жизни.

Вайгерт не особенно любил его, но уважал как хорошего журналиста. Он уселся напротив Тольмайна за его письменным столом.

- А где же прочие члены экипажа?

- Эрих на пресс-конференции министра иностранных дел Магрибской республики, а Вольфганг отправился сегодня в командировку в Японию. Это, по крайней мере, ты мог бы запомнить. Я сижу здесь один и разыгрываю из себя телефонистку для вас троих. Ты вполне мог бы прийти пораньше.

Тольмайн остановился, посмотрел на Вайгерта и заметил: – Я вижу по твоему лицу, что процесс протрезвления не мог закончиться раньше.

Постепенно это ему надоело. Когда он утром смотрелся в зеркало, все вовсе не казалось ему таким плохим. Теперь Вайгерт был едва ли десять минут в редакции, а уже два человека говорили ему об этом.

- А я по твоему лицу вижу, что когда ты встаешь с кровати, твоя левая нога пользуется абсолютным приоритетом.

Вайгерт потянулся к карману брюк, чтобы достать сигареты.

- Лучше сразу брось их.

- Почему же? Вы за ночь издали приказ о запрете курения? Тогда я прямо сей-час могу уволиться.

- Никакого запрета курения. Хилльгрубер хочет тебя видеть.

Начальник отдела был известен как ярый противник курения. В коридоре перед его кабинетом стояла пепельница с табличкой, на которой была изображена сигарета, перечеркнутая напополам толстой красной чертой. Сверху было написано: «Я должна оставаться снаружи». Однажды они все купили себе сигары и вошли с ними. Ведь на табличке была нарисована только сигарета. С тех пор там висели три таблички: одна для сигарет, одна для сигар и одна для трубок. Вероятно, они скоро приобрели бы себе кальяны.

- Так чего же хочет Хилльгрубер?

- Понятия не имею, да я ведь, наконец, и не твоя секретарша. Спроси его само-го.

- Хорошо.

Вайгерт снова спрятал сигареты и отправился в путь.

- Добрый день, господин Вайгерт. Следующая проблема...

Доктор Вернер Хилльгрубер всегда сразу переходил к делу. Длинные предисловия были не в его манере. Хилльгрубер был журналистом самой чистой воды и к тому же одним из самых известных и самых лучших в стране. Если он иногда и обращался жестко со своими сотрудниками, то, все же, ему нельзя было отказать в определенной заботливости. Если доходило до споров с главным редактором, он полностью становился на сторону «своих» редакторов. Он защищал их, где только мог. Он сам разбирался с ними за их ошибки. И потому он был популярен в своем отделе, вопреки чрезмерным требованиям, которые он непреклонно снова и снова выставлял к своим коллегам.