Лен Дейтон: Мозг ценою в миллиард

— Не усложняйте себе жизнь, — сказал я. — Мертвое тело принадлежало Харви Ньюбегину. Если хотите, я изложу это письменно.

Долиш покачал головой. Он скомкал пару листов, вырванных из блокнота, и бросил их в корзину.

— Закрывайте дело, — распорядился он. — Сверьте записи разрозненных папок и передайте все наши материалы завтра утром курьеру из Военного министерства для Росса. Он, возможно, составит из них дополнение к общему делу Пайка. Уточните это по телефону и пометьте нашу карточку о передаче.

Долиш сгреб кучку кнопок, скрепок, тесемок, оставшихся от утренней почты, и выбросил их в корзину. Потом вынул из ящика стола помутневшую электрическую лампочку.

— Почему электрики везде оставляют перегоревшие лампы?

— Потому что им запрещено что-либо выносить из этого здания, — сообщил я Долишу.

Долиш знал это так же хорошо, как и я. Он взвесил лампу на ладони и тоже отправил ее в корзину. Лампа разбилась вдребезги. Не знаю, хотел ли он этого. В натуре Долиша не было привычки ломать вещи, даже если это была испорченная лампочка. Он посмотрел на меня, подняв брови, но я ничего не сказал.

Конечно, дело еще не закончилось. Да оно и никогда не закончится. Это очень похоже на лабораторный опыт: какой-нибудь несчастной мышке вводят препарат, и с сотней поколений этой мыши все опыты прекрасно проходят, а затем неожиданно появляется потомство с двумя головами. Между тем ученые уже провозгласили, что препарат безопасен. Однако они нисколько не удивятся появлению двухголового чудовища.

Что-то подобное произошло и сегодня утром — в девять часов сорок пять минут, когда я только что прибыл в контору.

Я читал письмо моего домовладельца о том, что игра на пианино и пение «Зеленой одежды» далеко за полночь — это нарушение условий аренды. Домовладелец упомянул только одну песню из репертуара Харви, и я не понял, носил его протест политический, музыкальный или социальный характер. Далее, извещало письмо, на улице стоит чей-то небольшой автомобиль, на котором выведены оскорбительные надписи. Не мог бы я помыть этот автомобиль или хотя бы стереть надписи?

— Можно было бы обработать паром, — тем временем рассуждала Джин, — но я думаю, что лучше всего начесаться.

Зазвонил телефон.

— Очень хорошо, — сказала она и повесила трубку. — Машина ждет на улице. Волосы — это очень деликатная штука. Если все время их начесывать, они секутся.

— Какая машина? — спросил я.

— Для поездки в Солсбери. Сначала чувствуешь, что они грубеют и становятся жестче, а потом их концы раздваиваются. — Джин накрутила прядь волос на палец.

— Какая машина?

— Для поездки в Солсбери. Я же сказала. Конечно же, завивка не будет держаться, если волосы как проволока. Я этого не хочу.

— Зачем?

— Вы должны навестить в тюрьме доктора Пайка. Вывод: мне необходим лучший парикмахер. Джеральдо придаст им другую форму, чтобы правильно росли.

— Впервые об этом слышу.

— Все записано в вашем блокноте под таблетками «Алка-Селтер». Больше никаких начесов и, конечно же, никакого пара, пока они скова не станут мягкими.

— Почему вы мне не сказали сразу?

— Я думала, что туда вы посмотрите в первую очередь. Стоит волосам только начать сечься, как это может стать очень серьезной проблемой. Они начинают плохо расти. И я просто не знаю, означает ли…

— Хорошо, извините. Когда я вчера сказал, что мне надо, чтобы вы только печатали и отвечали на звонки, я поторопился. Приношу извинения. Все, что хотели, вы доказали, так что не будем больше препираться. — Я поднялся и запихнул блокнот в портфель. — Лучше поедем со мной. Мне может потребоваться различная информация по этому делу, а вы все помните.

— Правильно, — сказала Джин. — Если бы вы занялись всеми папками по порядку вместо того, чтобы проявить безумный интерес лишь к нескольким и отбросить остальные как ненужные, вы бы тоже знали все досконально. Есть пределы и моему терпению.

— Да, — сказал я.

— А в среду я бы хотела…

— Сделать прическу, — подхватил я. — Хорошо. Ваш намек понят. А теперь поехали, и не давите мне на психику.

Джин подошла к своему столу и взяла запечатанную папку с паролем «Терстоун» и номером. Еле заметно на уголке папки карандашом было выведено имя «Пайк».

— Не следует этого делать, — сказал я, показывая на пометку. — На Саус-Адли-стрит и так бесятся из-за двух наших папок, на которых карандашом были написаны имена. Это серьезное нарушение секретности. Никогда больше так не делайте, Джин.