Шамиль Идиатуллин - За старшего

— Потом я не смогу играть! — звонко выкрикнул Тим и постарался отвернуться.

Папа ничего не понимал, как и все остальные.

Обычно он понимал все. Он сам отвел Тима в секцию и потом отыскивал секцию в каждом городе, куда они переезжали, договаривался с менеджером и тренером и снова приводил Тима. Он водил Тима на все домашние матчи New England Revolution и даже на пару выездных — конечно, если сам не был на далеком выезде. Из последнего выезда, вчера, он вопреки всем календарям игр привез футболку с автографом Месси — не просто с автографом, а с надписью: «Тиму мечты — от», и ниже знаменитая галочка с буквами «Лео». Он не называл футбол соккером. Он объяснял Тиму, как отвечать тупарям, которые обзывали соккер женской игрой, причем объяснял несвойственными папе жесткими словами. Он сам никогда не выходил на поле даже размяться, не перебрасывался с сыном мячом, вообще не трогал мяч и, возможно, до сих пор не разобрался в правилах игры. Но он все понимал.

Оказывается, не все.

Тим иногда тоже не понимал папу. Когда тот переходил на другой язык, например беседуя по телефону, и ладно, если на испанский. Или когда папа в разгар спора с кем угодно извинялся и на несколько секунд прикрывал глаза, чуть улыбаясь, — а когда открывал, спор превращался в дружескую беседу на совсем другую тему, и Тим никак не мог уловить, как это случилось. А два года назад Тим вовсе испугался. Это было в ночь после внезапного семейного пикника, обильного, веселого и устроенного ни с того ни с сего. Тим выдул бочонок чаю со льдом, так что счастливо и ненадолго проснулся вместе с солнцем. А на обратном пути в спальню заметил светящуюся щель под дверью в папин кабинет и потихоньку заглянул. Из любопытства. И увидел, что папа стоит на коленях и кланяется непонятно кому.

Тиму стало страшно, до кровати он почти бежал, долго не мог уснуть, а на следующий день спросил маму, не террорист ли папа. Папа как раз уехал опять куда-то за границу. Мама сперва удивилась, потом, засмеявшись, объяснила, что нет, не террорист, а наоборот — работает иногда на правительство и всегда на свою Родину. Он просто верит в Бога не так, как многие, — с детства верит. И с детства не меняет других странных привычек: мясо ест не всякое, алкоголь совсем не пьет, — с детства, представляешь, это ведь трудно, да, Тимми? — зато пьет горячий чай и вечно нас от всех болезней прививаться заставляет, и не нам с тобой его переучивать. Тим хотел спросить еще, но видел, что и так сильно обеспокоил маму рассказом про ночную молитву — теперь она знала, что папа собирался в какую-то рисковую поездку. Но папа вернулся уже на следующий день, живой, невредимый и веселый — и вопросы Тима как-то забылись.

А сейчас было не до них. Да и ни до чего еще.

— Это кто такое сказал? — спросил папа деловито.

Про то, что не сможет играть.

Тим не хотел разговаривать, особенно на эту тему. Но папа ждал. И не собирался, кажется, жалеть, сюсюкать и рычать про подбери-нюни-рохля. Он беседовал по существу. По-мужски. Надо соответствовать. Тим глотнул, слишком громко, и сказал:

— Хирург, который все делал. Он сказал.

— И что он сказал? Что ты не сможешь год заниматься, или два, или никогда не сможешь?

— «Сынок, если ноги нужны, о футболе забудь», — очень спокойно процитировал Тим.

— По-моему, это не слишком похоже на «Играть ты не сможешь», — заметил папа.

— Да какая разница.

Папа вздохнул и принялся объяснять — не как ребенку, а как дяде Адаму по телефону:

— Во-первых, разница есть. Во-вторых, формально он прав: если забыть о футболе и о всяком спорте, о движении даже, ноги будут целыми. Но слабенькими. Все равно не поспоришь, так? Погоди, я не об этом. В-третьих и главных, хирург — он спортивный врач?

— Меня Энди к нему прямо с тренировки повез, у нас же нет своего…

— Тим, я понимаю, я не про это. Скажи мне, пожалуйста, этот хирург — спортивный врач, который лечит спортсменов, разбирается в их травмах и определенно знает, кто чем сможет, а кто чем не сможет заниматься?

Папа опять начал говорить странно — все слова знакомые, предложение составлено правильно, но смысл ускользает.

У него такое бывало — видимо, из-за детских привычек. Тим нахмурился, размышляя. Папа, кажется, понял, что слишком закрутил вопрос, и хотел пояснить, но Тим решил ответить коротко и по существу:

— Пап, это обычный врач из обычной клиники на Эштонлейн.

— Тим. Я уважаю обычных врачей, ты знаешь. Но при всем уважении — врач лечит, приводит человека в правильную форму. А как эту форму применить, человек уже сам решает. И сам выбирает, нужны ли ему ноги, не так ли?