На станции Постойна приходится постоять некоторое время. Я могу спокойно закончить свой туалет, одеться и снова погрузиться в науку об обществе, чем я занимался до поздней ночи. Люди из Центра действительно постарались дать мне лишь необходимый минимум литературы, так что заболеть менингитом я не рискую. Отпечатанный на ротаторе конспект по истории социологических учений, такой же конспект, предназначенный для того, чтобы освежить мои знания по историческому материализму, и книга на русском языке о современной буржуазной социологии — вот и вся моя передвижная библиотека. Но что удивительно: в этих пособиях содержатся элементарные вещи, известные любому и каждому, хотя далеко не все подозревают, что это и есть принципы социологии.
Я уже прочел все это, и самое существенное запечатлелось в моем мозгу. Несколько трудней даются буржуазные социологические теории. Во-первых, их слишком много; во-вторых, они изобилуют именами. Так что сегодняшний день я посвящаю анализу всех этих биологических, неомальтузианских, геополитических, эмпирических, семантических, структуралистских и бог весть каких еще теорий.
Как бы долго нас ни держали в Постойне, перемолоть всю эту кучу школ и мудрецов моя голова просто не успевает. Теперь поезд движется по местности, лишенной даже признаков лесной растительности, чтобы сделать очередную остановку уже на итальянском пограничье. Опять с грохотом открывается дверь, человек в форме читает по слогам «Михаил Коев», затем смотрит мне в лицо, шлепает штемпель, бросает свое «грациа, синьор», после чего я пытаюсь проглотить очередную порцию неудобоваримых буржуазных теорий.
Наконец поезд решительно устремляется вперед, грохоча по рельсам и вычерчивая широкие дуги на поворотах. Мы движемся по залитому солнцем каменистому плато, и в силу того, что железнодорожная насыпь очень высока, а поезд мчится все быстрей и быстрей, у меня такое ощущение, будто мы пересекаем плато не на колесах, а летим на небольшой высоте. Уже нет ни сосен, ни влажных альпийских лугов, ни лесной зелени с ее синеватой тенью. Под ослепительным солнцем местность вокруг белая и пустынная, как на Луне, — равнины, усыпанные измельченным камнем, небольшие скалы и каменистые обрывы, белесое, обесцвеченное зноем небо.
Вот он каков, здешний пейзаж. В складках каменистого плато едва заметно вырисовываются массивы бетонных бункеров, над обрывами бдят слепые черные глаза замаскированных в защитный цвет укреплений, вдали поблескивают обращенные к небесному своду металлические уши радарных установок. Вот он каков, здешний пейзаж, пустынный и тревожный, тонущий в тишине и безмолвии, в напряженном бдении и выжидании, которое в какую-то долю секунды способно превратиться в оглушительный взрыв войны. Это мой пейзаж — теневая сторона жизни, хотя это каменистое плато, напоминающее лунную поверхность, слепит глаза своей мертвящей белизной.
Я снова погружаюсь в сухой анализ дрожащей в моих руках книги. А когда спустя полчаса выглядываю в окно, в нем уже синеет манящее царство красивой иллюзии, как писал Шиллер. Поезд мчится по карнизу глубокой пропасти, дно пропасти устлано лазурью Адриатического моря, склоны тонут в зелени, а между зеленью лесов и морской синевой пестрой полоской тянутся пляжи с многоцветьем лодок, зонтов, купальников. Вот мы снова на курорте. Опять я вижу ее, хотя и издали, солнечную сторону улицы. Вдали мельтешат ее обитатели, они разгуливают в соломенных шляпах, пьют цитронад через соломинку, флиртуют. Они даже не осознают того, как хрупок их лазурный и солнечный мир, не задумываются над тем, что в непосредственном соседстве с ним находится мир совсем иной — с бункерами и бетонными крепостями, с напряженно выжидающими щупальцами радаров и зенитных батарей. Впрочем, с точки зрения медицины это неведение, быть может, лучшее средство для сохранения нервов. Если, разумеется, есть кому заботиться о сохранении их жизни.
В Триесте мне удается взбодрить себя с помощью еще одной чашки кофе, более крепкого, чем мой в термосе, а главное — более свежего. По перронам снуют прибывающие и отбывающие курортники: парни в пестрых рубашках и девушки в мини-юбках, стареющие спортсмены в шортах и стареющие красотки, щедро обнажившие свои жирные телеса. Я тоже прогуливаюсь по платформе, чтобы несколько размяться, мысленно наслаждаясь той полнейшей анонимностью, о которой люди моей профессии постоянно мечтают, но которой так трудно добиться. Потом забираюсь в купе, где меня ждет работа.
Читать дальше