Виктор Черняк - Тонкий слой лжи

Бакстер смущенно улыбнулся, не стал вдаваться в подробности. Подумал по дороге от врача, что когда станет старым и больным, сам сможет делать себе уколы и что подготовка к смерти Салли, окажется способом отдаления собственной кончины. И еще. Пока Манчини болтал без умолку, Бакстер подумал о похоронах Салли. О том, трудно ли ему будет всплакнуть? Не без радости отметил, что глаза уже намокли, а значит на похоронах он легко пустит слезу. Бакстер размышлял о надгробном памятнике, твердо решив, что плиту закажет непременно черную, остальное - на усмотрение скульптора, пусть поломает голову, ему же платят за вдохновение; он даже услышал свой скорбный, чуть надтреснутый голос: «Я очень любил ее», в ту же секунду Бакстер сообразил, что без очень фраза приобретает большую глубину и прошептал вслух: «Я любил ее».

Манчини подозрительно посмотрел на друга.

- Ты что?

- Ничего.

Бакстер передернул плечами: пристал! Лишнего слова не скажи.

Манчини пообещал достать парализующий препарат к следующему утру. Бакстер не слушал, и без того знал: все, что нужно, вплоть до мелочей, Манчини предусмотрит и, если Бакстер в чем-то выразит сомнение, еще и обидится.

Машина неслась по шоссе Луп-820, Мысли Бакстера скакали от кладбища к цифре его счета, которая многократно возрастет после смерти Салли; от пляжа, усеянного шезлонгами с отдыхающими, к залу суда, о котором Бакстер нет-нет да и вспоминал: патлатая девочка-художница, разложив на коленях альбом, вознамерится рисовать Бакстера в профиль и в фас, аккуратно заштриховывая тенями жирный подбородок и крылья мясистого носа, останавливаясь цепким взором на залысинах и удивляясь безобразным ушам обвиняемого; потом встанет шут, нашпигованный параграфами, чудо-юдо от закона и промямлит, избегая смотреть в глаза Хаймена и на публику в зале: «Мы, присяжные, признаем обвиняемого Хаймена Бакстера виновным…» Галиматья эта величается вердиктом присяжных и после его зачтения судьбе Бакстера не позавидуешь.

- Что с тобой? - Манчини скосился на друга.

Бакстер по привычке не ответил: не рассказывать же как у него намокли ладони, когда зачитывали вердикт разыгравшегося в его воображении процесса, и девочки-группи, нанятые адвокатом Бакстера, чтобы зал проявлял симпатию к обвиняемому, вспорхнули и выбежали из зала. Все кончено: вздохами и приветственными выкриками девочек - «Хаймен Бакстер не виновен!» - не удалось повлиять на решение присяжных. Бакстера угробили. И девочки, оплаченные по тарифу, тут же утеряли интерес к клиенту, ему уже не поможешь, а тратить время понапрасну жалельщицы не привыкли.

Манчини еще раз покосился. Бакстер боялся, что Манчини перестанет следить за дорогой, отвлечется, пытаясь растормошить Хаймена, и врежется в столб. Хай торопливо попросил:

- Смотри на дорогу, не то угробишь нас раньше, чем мы Салли.

- Ты! А не мы. - Смеясь, поправил Манчини.

- Ну, я… Я! - Несколько возбужденно выкрикнул Бакстер и неприятная догадка пронзила его: человек всегда один, сам выбирает свой путь, сам проходит по нему и все, кто встречаются на этом пути, всего лишь куклы. Разве объяснишь им, что он испытывает каждый раз, когда представляет плечо Салли, согнутую в локте руку, в которую он должен вонзить… нет! Дотронуться шприцем.

Бакстер ослабил привязной ремень. Манчини левой рукой не отпускал руль, правой протянул Бакстеру пластиковую карточку с фотографией неизвестного типа. Оказалось Манчини подумал и о том, что неплохо б купить билет на самолет, доставящий Бакстера к Салли, по чужим документам. Могут продать и без всяких документов. Но… вдруг попросят, пусть Бакстера не поджидают сюрпризы.

Хаймен благодарно посмотрел на друга. Если б не он! Хаймен гнал от себя лениво ворочавшуюся мысль. Почему Манчини принимает такое участие? Думает о безопасности Бакстера, как о своей, больше, чем о своей? Неужели только потому, что они дружны? Или…?

Бакстер отругал себя. Глупости. Все яснее ясного. У них общее дело, они вместе делают хорошие деньги, облапошивая ребят в погонах, фирму многое ждет, оба сработались и Манчини хочет, чтобы у напарника по бизнесу не болела голова из-за того, в котором часу возвращается домой его жена. Может Билли прикинул, что деньги, которые достанутся Бакстеру, окажутся как нельзя более кстати для грядущего расширения? Может… В таком желании нет дурного. Билли, как опытный делец, прежде всего заботится о расширении: нет расширения, жди застоя, а за ним спад и конец. Все так просто. В их промысле застоем и не пахнет, не вспомнить года, чтобы военный бюджет не вырос, все морщатся, а штемпелеют ассигнования: никуда не денешься, оружейный бизнес - священная корова, а священных животных не режут. Тем более в их штате.