Михаил Байков - Достигая крещендо

– Зато сейчас, посмотрите, какая прелесть творилась в городах! Везде солдаты, везде бронетехника, а страх хозяев неожиданно передался собакам – гулять вдруг им стало вовсе не обязательно! – с ядовитым сарказмом заметил Божесов. – Ни один не считает нужным выйти на улицу… В такие моменты и понимаешь, что людьми всегда движет исключительно страх за свою жизнь. Остальное не помогает… Дядя Антон договорился с полицейскими, чтобы его не штрафовали – договорился. Да даже если бы и оштрафовали, всё равно через день–другой вышел бы вновь на улицу, прикрывая свои личные желания свежего воздуха биологическими потребностями сенбернара. Свинство, что из–за такой безответственности столько людей заболело. Дядя Антон хоть ничего плохого формально и не совершил, но показывал своим вольным поведением дурной пример… А в этом –попробовал бы дядя Антон выйти с сенбернаром на прогулку. Военные собаку отняли б, а дяде Антону колено прострелили, чтобы недели три ходить не мог. Справедливость… Если бы мне разрешили в 2025 году, тогда заразившихся идиотов было меньше, но увы…

– У меня есть одна мысль, – прервал епископ эти категоричные суждения, с которыми не мог согласиться. – Каким бы человек ни был: интровертом; обиженным на жизнь; пребывающим в депрессии или вечной меланхолии с суицидальными мыслями, – как только его ударят три раза прикладом автомата, разбив лицо в кровь и причинив страшную боль, как только приставят дуло автомата к его лбу… Он сразу поймёт красоту жизни и то, что он потерял, воспевая свои глупые идеи, в которые, как оказалось в страшной ситуации, совершенно не верит…

– Не очень понял, к чему это, – впервые улыбнулся Божесов. – К дяде Антону–нарушителю самоизоляции и пассивному убийце это не относится… Но вы правы. Люди многое выдумывают – проблемы, недостатки в себе, своё внутреннее и внешнее несовершенство и даже настроение умудряются себе выдумать… Эту дурь можно выбить из башки либо подарив им светлый смысл существования, что сложно; либо запугать их, сделав смыслом жизни выживание…

Всё это время нужно было видеть изменяющее выражение лицо Игната, ставшего свидетелем подобных глубинных откровений всегда твёрдого человека. Игнат понимал, что для Божесова это было не самым приятным воспоминанием карьеры – хоть это и была победа, но высокой ценой…

– Ладно, Игнат, – улыбнулся ему Божесов. – Спасибо за ранний и плотный завтрак. Курочка была потрясающая!

Михаил Александрович и Евгений вышли во двор под освобождённое от туч небо. В воздухе пахло сыростью и деревней.

– Да… Пробило меня на сантименты, – посмеялся Божесов. – Ну, раз заговорили о карантине, придётся сказать пару фраз о вашем литературном творении.

В машине Президента был небольшой столик с тёплым домашним хлебом и мягким сыром. В аккуратненьком термосе, в форме греческой амфоры, дымился ароматный зелёный час с лесными ягодами (пусть к мягкому сыру и подходит белое вино, но чай Божесов любил больше). Рядышком рассыпались орешки: грецкие, миндальные и кедровые.

– У вас очень здоровый аппетит. За час я вижу еду уже третий раз, – улыбнулся епископ.

– Работа такая. Всё выгорает, – кинул в рот половинку грецкого Божесов. – И опять же, вкусно, хоть и вредно.

– Что насчёт книги? – прямо спросил Евгений.

– Ну, за меня отдельное спасибо. Я не знал, что со стороны смотрюсь так замечательно! А если разговоры ваших одноклассников обо мне и правда были такими, то это только поддразнивает самолюбие, – Божесов сделал глоток из термоса.

– А что касается вашей жизни, – продолжал он. – Она красивая. Себя вы описали с ещё большим трепетом, чем меня… Конечно, многое остаётся непонятным, епископ, – Божесов оскалил зубы в улыбке. – Но ваш рост и изменение сознания хороши… Да и желание помочь Инге в настоящее время говорит о важности этих чувств.

– Вообще–то любой творческий человек черпает вдохновение из своей первой любви: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Бальзак…

– Стоп, стоп, – отмахнулся Божесов. – Не рассказывайте мне о силе любви. Она никак не поменялась за всю историю существования цивилизованного человечества.

– Ну, здесь вы не правы, – смутился епископ. – Любовь терпела изменения с появлением христианского учения, другой морали, прав женщин…

– Да нет, Евгений. Менялся путь к сексу, а любовь оставалась такой же. Любят сегодня точно с теми же эмоциями, как триста лет назад, а вот раскрепощённость превратилась в обыденность… Впрочем, давайте–ка вздремнём немного. Я всю жизнь влюблён в одну особу женского рода, – закончил Божесов, имея в виду Россию.