Василий Горлов - Дама наизнанку

Каскадер снова подмигнул, и Баранов, не дожидаясь дополнительных указаний, повторил операцию со стволом.

— Повторяю еще раз, и если снова не дойдет, ломаю тебе руку. Запомни, гнида, что вопросы здесь задаю я. Понял?

— Понял, — обреченно ответил похищенный.

— А ты сообразительный паренек, — нехорошо улыбнулся Востриков. — Сейчас мы подъедем в одно тихое местечко, и там поговорим. А ты должен сидеть тихо и не рыпаться. Понял?

— П-понял.

Борис отжал сцепление, и они тронулись в путь. В полном молчании минут двадцать елозили в пробках в центре города, затем удачно проскочили Пресню и, миновав Шелепихинский мост, оказались в Филях. Там заехали в какую-то промзону, где располагался гаражный кооператив, в котором у Бориса, как оказалось, был пай. Заехав внутрь гаража, каскадер приказал скорченному директору не шевелиться. Когда были закрыты двери, зажжен свет и снова надеты маски, пленнику разрешили выйти из машины.

Сейчас, после сорокапятиминутной поездки с мешком на голове в машине не известно откуда взявшихся похитителей, Николай Кузьмич совсем не походил на того вальяжного администратора, который накануне пытался угостить Виктора дорогим коньяком. Едва не падая от животного ужаса в обморок, он затравленно озирался и ежился, как будто стремясь занять как можно меньший объем.

— Ну, любезный, — начал беседу Борис, — догадываешься, почему ты здесь?

— Нет. Вам нужен выкуп?

— Не в том смысле, который ты вкладываешь в это слово. Но об этом позже. Сейчас меня интересует, как ты организовал убийство Перминовой. Ведь это ты ее заказал?

— Я? Нет! Что Вы, Аллочка…, - бессвязно залопотал директор, однако его лицо исказила — еще секунду назад Виктор не поверил бы, что такое возможно — гримаса еще большего ужаса. — Я же любил ее…

— В таком случае ты еще большая гнида, чем я думал, — жестко прервал эти попытки оправдаться Востриков. — Отвечай, как ты организовал убийство артистки?

Однако Николай Кузьмич молчал и только безостановочно тряс головой в отрицающем жесте. Борис лениво подошел к нему и нанес короткий удар под дых. Директор театра широко открыл рот и, ловя воздух, сломался пополам, подставляя шею под новый удар. Когда он упал, Баранов с протестующим жестом сделал шаг вперед, но Борис вытянул руку ладонью вперед:

— Спокойно, я не собираюсь пока заниматься членовредительством. Это так, побои в гомеопатической дозе. Если не будет запираться, останется цел.

Директор меж тем заворочался на полу, сел и очумело затряс головой. Подмигнув Виктору, Борис закончил:

— … А вот если будет запираться, я передам его тебе. Ты же мастер ломать пальчики в тисках!

— А еще можно, — мечтательно проговорил голосом Бармалея Баранов, — в тиски не только пальчики зажимать…

Николай Кузьмич тихо ойкнул и потерял сознание.

— Ловко ты это про тисочки ввернул, — одобрительно сказал Востриков, ослабляя узел директорова галстука и расстегивая верхнюю пуговицу сорочки. — Сейчас он оклемается и как миленький начнет признаваться. Достав из кармана диктофон, Борис положил его на капот "Ауди", поближе к окончательно пришедшему в себя, но продолжавшему сидеть на полу Николаю Кузьмичу.

— Ну-с, милейший Николай Кузьмич, поговорим? — постукивая кулаком о ладонь, многозначительно спросил Востриков. — Или сразу передать Вас моему приятелю, большому любителю, гм, слесарных инструментов?

— Пого-ворим, — в два приема выдохнул директор: похоже, рука у каскадера была тяжелой.

— Третий раз спрашиваю: Вы заказали убийство актрисы Аллы Перминовой?

— Я, — еле слышно ответил ревнитель творческой атмосферы в коллективе театра.

— Кому?

— Меня убьют, если я отвечу на этот вопрос.

— Не переживай. То существо среднего рода, каким ты станешь через пятнадцать самых страшных минут в твоей жизни, никто уже убивать не захочет. Ну!

— Два приятеля Генки Наумова, Аллочкиного сожителя.

Жадно ловившему эти признания Баранову показалось, хотя маска и скрывала его лицо, что Востриков обескуражен. Услышав последние слова, Борис вздрогнул и несколько минут молчал.

— А не врешь, — нарушил он, наконец, затянувшуюся паузу. — Я проверю. Их имена!

— Мунир Насруллаев и Вадим, фамилию не помню. Меня когда-то познакомил с ними Наумов.

— Он знал о заказе?

— Не уверен, возможно, догадывался, но молчал: Наумов начал тяготиться своим гражданским браком (был очень ревнив, а у Аллочки была масса поклонников), к тому же у него появился интерес к другой актрисе из нашего же театра…