Дарья Дезомбре - Ошибка Творца

В мире кино оказалось немногим лучше: вальяжности, даже показной, не наблюдалось. Все носились, как подстегнутые, по съемочной площадке: орали, матерились, потом наступала тишина — снимался эпизод, и снова: истерика у актрисы, которую заставляют учить слишком сложный текст, истерика у продюсера, у которого из-за истерики актрисы пропадает съемочный день, истерика режиссера, что его заставляют снимать такое… (дальше непечатно). Помощники оператора, кабельщики и осветители, буднично попивающие в это время за декорациями, реквизиторы и костюмеры, что летали с вытаращенными глазами туда-сюда по съемочной площадке, груженные кипой костюмов и странными предметами вроде напольных ваз, жестяных коробочек и громоздких кальянов. Андрей крутил головой, выискивая тех, кто работал с Алисой Канунниковой, заглядывал в полубезумные лица и спрашивал, спрашивал, спрашивал…

Он угробил на вопросы две недели, потратил бездну сил на перемещения по вечно стоящему в пробках городу, устал, ужасно устал общаться с такими странными людьми, держать лицо и стараться не смеяться истерически и не скатиться в оскорбления. Но каждодневно возвращался к Маше с совершенно четким пониманием того, что ее версия — ошибочна, что этих людей ничего не связывает, никаких общих знакомых, даже странно — Москва, господи прости, такая большая деревня.

Он вздохнул, встав в очередной пробке, и от нечего делать глядел по сторонам. Девушка, ростом и цветом волос схожая с его Машей, торопилась куда-то по своим делам и вдруг замерла, прилипнув к витрине. Андрей вытянул голову, чтобы полюбопытствовать, и замер сам. В витрине он увидел платье. И то ли общение с модной тусовкой так его взбодрило, но он впервые залюбовался тряпкой отдельно от женского тела. Впрочем, сказал он себе, выворачивая к обочине и даже не отдавая себе в том отчета, это ж разве тряпка? Это как раз то, что нужно его Маше. Белое, шелковое, в алых цветах — а он, за исключением одного случая, никогда не видел Машу ни в чем, кроме черного. «Она такое никогда не наденет, — сказал себе Андрей, припарковавшись и открыв дверь машины. — Она тебя засмеет, и правильно сделает!»

И он, как загипнотизированный, подошел к витрине. Девушка, привлекшая его внимание к платью, уже отошла, и он понял почему. Внизу, рядом со скромной надписью «Начало летних распродаж», стоял ценник. А на ценнике — две суммы: одна перечеркнутая, другая, чуть поменьше, как бы зазывала — купи меня, смотри, как я подешевело! Андрей крякнул. Даже вторая, призывная цена была ему не по карману. Но почему-то именно тот факт, что платье — дорогое, окончательно убедил Андрея в том, что «надо брать». «Одолжу у Хмельченко с получки», — сказал себе он, решительным гладиаторским жестом толкнув дверь бутика. И сразу оробел. В магазине было пусто. Пахло сладковатыми духами, и играло радио — из романтичных. Из глубины к Андрею, как к родному, бросилась девушка, столь же нежная, как и весь тутошний декор.

— Хотите преподнести что-нибудь в подарок? — восторженно спросила она, ни единым взглядом не выдав своего удивления, что такой, как он, способен отовариваться в их заведении для небожителей. Видно, он не первый, эдакий безумный Пьеро, мечтающий приодеть если не себя, то хоть свою Коломбину.

— Мне нравится платье у вас на витрине, — не стал ходить Андрей вокруг да около.

— О! Оно прелестное, правда? — лукаво улыбнулась продавщица. — У вас отличный вкус!

Андрей хмыкнул: комплимент был явно в счет будущей покупки.

— Только я точно не знаю размеров э… своей девушки, — сказал он.

— Очень отличается от меня? — спросила деловито барышня, и Андрей хотел было брякнуть «очень!», но тут она добавила: — Я имею в виду, по комплекции?

Андрей смерил ее оценивающим взглядом:

— Нет, повыше только. Но, кхм, такая же худая.

— Тогда вам точно подойдет платье в витрине. — Девушка подвела его со спины к манекену. И Андрей понял, что спина у Маши в платье будет голой. Голой, но красивой. Он вздохнул:

— Ну, упакуйте мне его, что ли…

Парой часов позже он уже разворачивал шелковистую бумагу перед Раневской.

— Как тебе?

Раневская, подняв бровки домиком, вперил в него непонимающий взгляд: зачем тебе платье, хозяин?

— Думаешь, она его будет носить? — Теперь, когда дело было сделано и карточка опустошена, Андрееву душу терзали смутные сомнения вкупе с тяжелыми предчувствиями. И что на него вдруг напало, а?

Раневская, по-деловому сунув лохматую морду под восковую бумагу, вдохнул парфюм и от неожиданности громко чихнул.