Владилен Елеонский - Кто жизни не знает

Я вдруг понял, что кино наше очень оптимистично, и, наверное, это хорошо, однако не совсем приятно чувствовать на глазах розовые очки, которые очень комфортны, но в то же время искажают действительность. Я вдруг явственно ощутил, что наша общественная система вроде бы работает, однако нечто вредоносное подспудно присутствует в ней подобно хроническому холециститу или ангине в человеческом организме. Слова Глеба Жеглова из «Места встречи изменить нельзя», сказанные им с телеэкрана как раз в то время, что, мол, хитрость, алчность и предательство, как три головы Змея Горыныча, пожирают душу человека, толкая на отвратительные поступки, оставались актуальными, несмотря на то, что по сюжету герой произносил их тридцать лет назад, сразу после окончания Великой Отечественной войны.

Стычка с грабителями стала последней каплей. Я понял, что хочу как Глеб Жеглов быть сотрудником уголовного розыска и хоть как-то восстанавливать хоть какую-то справедливость. После драки с грабителями мир переменился. Теперь препятствия, которые до этого казались совершенно непреодолимыми, вдруг стали выглядеть всего лишь барьерами в беге на сто метров на время.

Появилось что-то похожее на спортивный азарт. Спорт я любил, и если бы не мои хронические болячки, то уверен, что получил бы спортивный разряд не только по шахматам.

А судьба, словно требовательный тренер на стадионе, не давала времени на долгие раздумья. После очень странной телеграммы из Москвы отца стали срочно готовить к командировке в Афганистан в качестве советника Царандоя, – местной афганской милиции, спешно организованной по советскому образцу после Саурской (Апрельской) революции.

Мы с мамой погрузились в какое-то сумеречное состояние, поскольку совершенно не представляли, что с ним может произойти за границей. Слухи о том, что в Ташкент прибывают эшелоны, набитые цинковыми гробами, продолжали шириться.

Однако с другой стороны крутой поворот в судьбе отца ускорил принятие мною решения. Когда я объявил его папе, он к моему удивлению попытался меня отговорить, однако я остался непреклонен, и мы стали готовить документы. Прежде всего, следовало пройти медицинскую комиссию.

Окулиста я прошел, поскольку два месяца пристально смотрел на таблицу для проверки зрения, которую мне раздобыл отец, до сих пор помню эти строчки «ШБ, МНК, ЫМБШ, БЫНКМ…» и так далее. Споткнулся, однако, я вовсе не на окулисте, не на ЛОРе и не на гастроэнтерологе, как предполагал, а на психологе. Он, молодой въедливый парень, занявший свою должность совсем недавно, забраковал меня, задав задачку с подвохом.

– Итак, у дуба три ветки, на каждой ветке висят по три яблока, сколько яблок растет на дубе?

Конечно, я сразу обратил внимание на странность фабулы – дуб и яблоки на нем, однако переспросить постеснялся, и, понимая, что здесь какой-то подвох, и самое простое решение является неправильным, тем не менее, брякнул наобум:

– Девять.

Он торжествующе улыбнулся.

– А яблоки на дубе не растут!

Мысленно я послал этого великолепного специалиста куда подальше вместе с его проклятыми яблоками на дубе, однако было поздно. Он с упоением настрочил пространное отрицательное заключение.

Когда я благополучно прошел всех остальных врачей, отцу снова пришлось вмешиваться, и я явился к психологу на повторную комиссию. Он задал мне какие-то задачки, две я решил правильно, а третью по подсказке. Перечеркнув свое первоначальное заключение, он с кислой улыбкой на лице размашисто написал «Годен».

Навалилась, однако, новая напасть. После драки с грабителями у меня стала иногда болеть грудь, и мама испугалась, что мое сердце не в порядке. Звезда местной величины, профессор-кардиолог мгновенно диагностировал у меня порок митрального клапана, и никакие дополнительные обследования, которые я проходил с использованием новейшего кардиологического оборудования, а также заключения видных московских хирургов-кардиологов его не переубедили.

Много позже я узнал от двоюродной сестры, она у меня врач, что у нас у всех по материнской линии есть функциональное отклонение этого замечательного клапана. Он повернут не как у всех, а своеобразно, поэтому создает шумы и не сразу закрывает просвет. По этой причине давление девяносто на шестьдесят, которое считается пониженным, у нас держится постоянно и повышается до нормального лишь при физических нагрузках. Подобное отклонение имелось у одного из наших известных космонавтов, тем не менее, врачи допустили его к полету, и пребывание в космосе со всеми связанными с этим перегрузками для него прошло успешно.