Карел Михал - Шаг в сторону

На другой день утром я приказал доставить гражданину Братиславу Подгайскому повестку, извещавшую его о том, что в четырнадцать ноль-ноль он должен явиться в местное отделение милиции для регистрации паспорта. В соседнюю комнату я посадил Кунца и сказал ему, в чем дело.

Подгайский пришел минута в минуту. Пока для отвода глаз сравнивали его паспорт с карточкой и задавали разные общие вопросы, Кунц сквозь щель смотрел на него, а я на Кунца. Он показал мне знаком, что не тот.

— Наверняка?

— Ну да. Тот был совсем другой.

— Как же другой?

— Трудно сказать, в общем похож чем-то, но совсем другой человек. Если бы я его увидел, я бы его узнал.

Да, легко сказать, «увидел». Сначала нужно его найти. По паспорту установили, что гражданин Подгайский уволился из будейовицкого театра. Теперь, как он сказал, он хочет найти работу в Праге, потому что по состоянию здоровья не может разъезжать. Ничего удивительного в этом нет, он имеет на это право. О семье ему заботиться не надо — он бездетный вдовец. А какие-то сбережения на ближайшее время у него есть.

Больше он меня не интересовал.

В кабинете я нашел рапорт. Наш сотрудник сообщал, что пани Ландова вечером, ночью и утром из дома не выходила, только в десять утра спускалась за покупками. В магазине напротив она купила маринованную капусту в банке и полкило хлеба. Это нас с ней сближало. Я тоже люблю капусту с хлебом. Заплатила шесть крон девяносто геллеров. Ничего нет лучше точности. И вернулась домой. Наверное, рисует картинки или делает маникюр. Откуда я знаю?

После обеда я пошел в кино. На детектив, чтобы погрузиться в удивительный мир мечты, где следователи ходят с одухотворенными лицами и всегда заранее знают, что совершит преступник. После таких фильмов люди удивляются, почему вообще существуют какие-то преступники, если они всегда так плохо кончают. Когда в детстве мы играли в сыщиков, никто из мальчишек не хотел быть преступником. С возрастом, очевидно, меняются понятия. Вряд ли какой злодей скажет: «Я злодей потому-то и потому-то». Большинство утверждает, что всем хочется жить по-человечески.

Когда я вышел из кино, был уже вечер. Нормальные люди идут вечером домой, а у меня такая болезнь, что по вечерам меня одолевает чувство общительности и я должен с кем-нибудь поболтать. О чем угодно, пока мне не захочется спать. Я решил еще раз навестить пани Ландову. Наверное, она не расцветет от счастья, но выгнать меня не сможет. А вдруг я еще что-нибудь узнаю? Я шел туда не из-за коньяка, ей-богу, я не такой мелочный, чтобы напрашиваться на чужой коньяк. Кроме того, беспокоить людей, заведомо зная, что твое присутствие не доставляет им радости, — малоприятное занятие.

Я отпустил наблюдателя на гуляш и сказал, что позову его, когда буду уходить. Во время моего визита его присутствие там было бесполезным, так почему бы не скрасить ему жизнь? Всегда следует делать людям что-нибудь приятное, пусть в мелочах. Так говорит Старик, и я по собственному опыту знаю, что это правда.

Как я и предполагал, пани Ландова мне не обрадовалась. Я на нее за это не обиделся. Нельзя ждать, чтобы кто-то из граждан стал визжать от радости, если бы к нему зачастили сотрудники угрозыска. Я даже считаю, что умеренное раздражение свидетельствует о чистой совести. Нормальный человек думает про себя: «Какого черта они ко мне привязались?» — это в порядке вещей. А если кто-нибудь расплывается в улыбках и говорит: «Проходите, проходите. Старуха, к нам в гости пришли. Не хотите поужинать? Старуха, вытри стул, пришел пан участковый», — так у такого человека по меньшей мере в подвале в бочке засолен дедушка, который оставил ему наследство.

Как всегда, пани Ландова была очень сдержанна. Это ее стиль. Говорят, что он вырабатывается в результате хорошего воспитания. Я так не думаю, но так говорят. Она не спросила; «Что вам надо?» Удивленно подняла брови и сказала только: «Вы — опять?»

Способность быть культурно-нахальным — божий дар. Я ей завидовал.

— Не спускайте на меня собак. Я шел мимо и решил узнать, не делаете ли вы случайно иллюстрации к книгам. Один мой знакомый — художественный редактор. Так я подумал, что после всех неприятностей, которые я вам причинил, не мешало бы сделать для вас что-нибудь хорошее.

На сей раз я не врал. Один мой знакомый действительно художественный редактор. Ужасный пьяница. Но нужно же было как-то оправдать свой визит. Я могу солгать не моргнув глазом и не стыжусь этого, раз надо, но вообще не люблю этого делать. Несколько раз случалось так, что я забывал, о чем говорил, а мой собеседник помнил все со всеми подробностями и ставил меня в идиотское положение.