Карел Михал - Шаг в сторону

Я объяснил ему, что, сознавшись, он облегчит свою участь.

— Я думаю, что эти часы ты получал крупными партиями. Сам ты их через границу не провозил, это ясно. Перевозил их один человек или группа?

— Насколько мне известно, один.

— Ты его знал?

— Да.

— По фамилии?

— Он назвался. Не знаю, была ли это его настоящая фамилия.

— Думаешь, что он занимался контрабандой лично?

— Не знаю, вряд ли, не похоже.

— Ты бы его узнал, если бы увидел?

— Конечно.

— Как он выглядел?

— Брюнет, волосы с проседью, в очках, испорченные зубы, на вид лет пятьдесят.

— Чем он занимается?

— Не знаю. По виду скорее всего служащий.

— Где ты с ним познакомился?

— В поезде. Когда я ехал из Праги, чтобы получить это замечательное место. Этот человек сидел со мной в купе. Мы разговорились. Я сразу сказал ему, как обстоят мои дела, потому что я об этом каждому говорил. Надеялся, что, может быть, кто-нибудь знает о каком-то месте получше. Говорили мы о чем попало, главным образом о деньгах, потому что о деньгах вообще много говорят, а у меня тогда не было ни копейки. Я сказал ему, что хочу попасть сюда в Ципрбург, потому что здесь освободилось место.

Направил меня сюда доктор Вегрихт. Он знал моего отца и корчил из себя благодетеля, хотя в общем-то не делал ничего незаконного, потому что вряд ли кто-нибудь стремился попасть на такое место. И все-таки Вегрихт осторожничал. Попутчик очень хотел знать, выйдет ли у меня что-нибудь. Потом он сказал, что если я это место не получу, так он что-нибудь для меня придумает. Мы договорились встретиться в кафе после того, как у меня решится вопрос с работой.

Я зашел в это кафе, когда мы уже с доктором договорились, что я поступаю работать в Ципрбург. Но мне было интересно, почему этот незнакомый человек принимает во мне такое участие, я все-таки решил, что не зайти невежливо. Он очень сожалел, что у меня будет такая маленькая зарплата. Я тоже об этом думал, но выбора не было. Быть подсобным рабочим мне не хотелось, а в остальных местах недоучившихся студентов особенно не ждут.

Господин назвал себя Пецольдом и спросил, не хотел бы я подработать. Я, конечно, не возражал. И тогда он сказал, что ему нужно было бы время от времени прятать контрабандные часы. Сказал, ничем не рискуя, потому что уже меня раскусил. Он понял, что я не пойду на него доносить, и видел, что деньги мне нужны как воздух. Он еще раз подчеркнул, что часы эти контрабандные, а не краденые. Краденые часы я, конечно, прятать бы не стал.

Последние слова Кунца я оставил без внимания. У каждого свои предрассудки. Кунц продолжал:

— Риск был минимальный, а этот Пецольд пообещал мне полторы тысячи в месяц и выплачивал их. Первые полторы тысячи он мне дал сразу. Потом это делалось так, что кто-то, сначала он сам, а потом кто-нибудь из туристов, приезжавших в субботу или в воскресенье, засовывал под стойку сумку с часами. Эту или другую. Лежала она с левой стороны. Я каждый раз заходил туда посмотреть, а по вечерам уносил сумку и прятал ее. Так мы договорились с Пецольдом, остальных людей я не знал в лицо.

В среду или в четверг я ездил в Будейовицы. На вокзале в уборной были мелом написаны числа, иногда десять, пятнадцать, самое большое — двадцать, иногда и два числа. Эти числа я стирал. И столько штук, сколько было написано, завертывал в бумагу и клал под стойку, только с правой стороны, а оттуда их тоже кто-то брал. Если было два числа, так я делал два свертка. Вот и все.

— Ну и как, все было в порядке?

— Ну да. Всегда то, что оставалось, я оставлял в сумке, и это исчезало вместе с ней. Новая партия поступала раз в три недели, без предупреждения, но брали часы каждую неделю. Последнюю партию я получил три недели назад. Эта была та самая сумка, которую ты видел. Потом что-то случилось, потому что уже никаких чисел в уборной не было. Я не знал, что делать, и каждый раз клал на правую сторону всю сумку. Только ее никто не брал. Наконец у меня не выдержали нервы, и я послал сумку с доктором в этой коробочке в Прагу. Родные ни о чем не знают, но я думал, что будет лучше, если ее здесь не будет. Доктор, конечно, тоже ни о чем не имел понятия. Если бы имел, так бы умер от ужаса.

— И никто другой ничего не знал?

— Ну что ты, кому бы я стал рассказывать?

— А Вере ты не говорил?

— Зачем? Она сюда приехала месяц назад и не имеет к этому никакого отношения.

— Ты с ней раньше был знаком?

— Нет, мы познакомились здесь.

— А теперь мне еще скажи, куда ты все это на неделе прятал? Хранил это здесь?